– Говорят, что только после смерти человек понимает всю ценность жизни. Я понял это гораздо раньше. Но, к сожалению, это мне мало помогло. Рак груди не смогли остановить даже овощи вкупе с утренними пробежками. И вот, теперь, смотря за тем, как медленно остывает моё тело, мне вдруг подумалось, что это слишком – наказывать человека неизлечимой болезнью только за то, что он не ценит своё здоровье. Это глупо, потому как, даже поняв, где был неправ, он всё равно не сможет ничего изменить. Только покачать головой и со словами «да, всё равно», покинуть землю, оказавшись на небесах.
– А, если нет?
– Что? – тощий зомби поднял голову и посмотрел на Алексея старчески прищуренными пустыми глазами, – А, ты это про… – он неуверенно указал пальцем на землю.
– Да. Что будет, если человек попадёт туда?
– Не знаю. Там я пока не был.
– А в раю были?
– Нет. Но многие мои друзья, иногда от скуки приходящие полюбоваться на то, что происходит в институте, много рассказывали мне про него. Там хорошо, но пресно. Они утверждали, что только душа абсолютно чистого человека найдёт там рай для себя. Хотя, это очень относительно…
– Николай Иванович, вы опять? – оборвал его уже начавшийся монолог о телесном и бестелесном Алексей, – Вот именно из-за этого вас тут и оставили!
– Из-за чего?
– Да, из-за того, что, когда ангел пришёл, препираться начали и говорить, что у вас завтра экзамен. Вот он вас на экзамен и оставил!
– А вот и неправда!
– Конечно. Вот, если бы, когда он через несколько дней опять пришёл, вы с ним согласились, то оказались бы сейчас в раю, а не здесь, с нами.
– Так он пришёл прямо перед сдачей квартального отчёта!
– Не нужно противиться судьбе.
– Нет, буду, буду! Потому что её нет, а противлюсь я только несчастной машине бюрократии, которой выгодно, чтобы я сейчас ушёл на покой. А раньше, когда ей было выгодно моё преподавание, она продвигала меня вверх по служебной лестнице.
– Ах, Николай Иванович, ничему вы не учитесь!
– Конечно, я ведь учитель уже, а не ученик!
– Мы все ученики жизни, мои дорогие! – третий, всё это время сидящий тихо, наконец, подал голос и я понял, что он ещё жив, – И учителя, как вы себя назвали, Николай Иванович, должны первым делом вбить в головы нерадивых учеников именно это. А потом уже осознание собственной значимости, которое всё время тянет нас на дно жизни. Вы же всегда действовали наоборот. Показывая собственный уровень власти, вы почему-то забывали о том, почему вы ею обладаете.
– И всё-таки я осмелюсь вам возразить, дорогой мой! – опять с видимым усилием повернул голову в сторону нового участника разговора, самый старший член данной компании, – Что это есть глубокая демагогия по поводу души и всего остального, бестелесного, потому как она лишь смущает молодые умы, ещё не занятые знаниями и сознательно подготавливает их к принятию ложных решений.
– Мне кажется, что автор должен сам рассказывать о своих произведениях.
– Тогда давайте позовём сюда Его и, если он откликнется, зададим ему парочку вопросов. Почему мы оказались за бортом жизни? Сколько может в идеале жить человеческая душа? Когда наступит конец света? Много ли нам осталось ждать нового рождения? И кто уйдёт первым?
– Ну, на эти вопросы я и сам могу тебе ответить.
– Потрудись.
– Мы оказались за бортом жизни лишь потому, что сознательно и духовно не были готовы умереть. Человеческая душа в идеале вечна. Конец света наступит нескоро. Вам, мой родной, осталось ждать немного, всего три столетия. А первым уйдёт тот, кто этого захочет сильнее всех.
– То есть кто?
– Не знаю. Этого даже Он не всегда знает, потому как это является делом сугубо индивидуальным и личным для каждого живого существа.
– Ой, вот только не надо опять про душу!
– Хорошо, хорошо, не буду, если это так вас раздражает.
– Не раздражает, а злит.
– Ну, раз Николай Иванович злится, нам, я думаю, уже пора расходиться.
– Да, – и безымянный собеседник чуть слышно растворился в воздухе.
– Я, пожалуй, пойду, – Алексей поднялся в воздух и медленно, будто растягивая удовольствие, поплыл к выходу с кладбища, закрытого на ночь на массивный замок…
– Ну, как тебе наша скромная компания? – спросил он меня, едва мы переступили границу территории кладбища.
– Вы все – очень интересные люди.
– Хочешь книжку о нас написать?
– Можно. Но я многого не понял.
– О ком?
– О своих друзьях. Да и тебе тоже, наверное.
– Николай Иванович – бывший профессор. Он был деканом отделения физики и до конца своей жизни отрицал возможность существования всего бестелесного и наукой не доказанного. Как и после неё отрицает. Даже тридцать лет на кладбище его не вразумили. Я к нему и так, и эдак уже подходил, чтобы он в рай отправился, согласившись, но он крепко стоит на своём. Ну, ничего, ещё тридцать лет постоит – остепенится. К тому моменту, когда тело совсем развалится и останется только бестелесная оболочка, он не только в душу, он в Высшие Сферы поверит и даже будет оттуда сигналы принимать время от времени.
– Ты думаешь?
– Я знаю
– А этот, третий?
– Это Андрей. Горемыка наш бедный. Он и не жив и не мёртв.
– Это как же так?
– Ну, если мы с тобой больше мёртвые, чем живые, поскольку душа, то есть одна оставляющая человека, а тело отсутствует, а Николай Иванович, например, наоборот, то Андрей и телом и душой обладает, а чувствует себя мёртвым. Ну, знаешь, бывают такие люди, что уверовали, что они умерли настолько, что рано или поздно это всё-таки стало правдой. А наш друг в аварию попал. И настолько испугался, что решил, что он умер. А, когда веришь, то делаешь. Вот он теперь у нас и не жив и не мёртв. Бывает и такое. Хоть редко, но бывает.
– А ты?
– А что я. Шёл студент по улице. Вдруг на него втроём кинулись. Стал он студентом-привидением. Ничего необычного.
– Как это? Ты же просто не умер.
– Естественно. Как же я мог умереть, когда ещё столько всего не сделал. Распугал всех своих старых врагов, это раз. Отомстил этим бандитам, это два. Поел на халяву чёрной икры из правительственной фуры, это три. А ради чего ещё жить?
– Что, только ради этого?
– Конечно, нет, там в списке были ещё пункты, но их я уже давно забыл.
– В списке?
– Да. Помню, я, когда маленьким был, записывал в список секретный, что хочу обязательно в жизни сделать. Сейчас я, вроде, ещё жив.
