Но зато я так стремительно падаю вверх,
Как будто притяжения нет,
И нет ни законов, ни правил.
Fleur
– Это какая – то экзистенциальная порнография.
(Отзыв читателя).
__________________________________________________
В моей комнате сумрачно и прохладно, и стоит мне бросить взгляд на стены, как мне мерещится, что они сдвигаются, наползают на меня, грозясь сжать в тиски, раздавить мое тело. О мое тело – слабое, мягкое, местами склизкое – каким жалким кажется оно мне! Я впиваюсь в него от отвращения, и мое тело отвечает криком на подобное надругательство. Тело вопит и верещит, а душа рвется – рвется разорвать, разорвать мое тело, разорвать мою комнату, мой мир.
Словно то что я вижу, та вереница, в которой я кручусь день ото дня – лишь серый, опостылевший купол, тонкая пленка. И стоит ее сковырнуть словно болячку – и из под нее неудержимым потоком ливанет нечто, яркое, сильное, настоящее… И меня охватывает неудержимая тоска… Я хочу ощутить себя в этом потоке, я хочу быть этим потоком. И я раздираю свое жалко тело, и я ласкаю свое бедное тело, и оно отзывается – болью и наслаждением, слезами и слизью, криком и стоном…
О как бы я хотел видеть пред собою Другого. Как бы хотел я касаться его, чувствовать вкус его души у себя на языке… В сладкой истоме вдыхать запах Иного и смотря в чужие глаза, видеть в них искорку Бога…
Искусство смотреть в глаза Иного было утрачено – мы смотрим и видим зрачки, зеркало, свое отражение, стеснение, похоть, инструмент, родителя, ребенка, но не видим в них Бога. Не того Бога из мифов и легенд – оторванного от мира, а Бога живого, вездесущего и всепроникающего.
И ради этого я готов содрать с себя броню, выползти из нее, себя из нее выскрести и бросится к Другому, чтобы предстать перед ним обнаженным, чтобы предстать перед ним беззащитным. И пусть он атакует – мне и без брони не страшны удары. Я бы безжалостно содрал с него кокон, вытряхнул бы его из доспехов – все ради касания, все ради того, чтобы заглянуть в глаза.
И мы бы были словно дети – невинные в своем грехе, растворялись бы друг в друге – невзирая на риск, невзирая на недоверие, надругавшись над социальными играми, ролями и манерами так же, как они надругались когда-то над нами. Я не желаю играть с Иным, примерять перед ним маски одну за другой, ублажая толпу тех, кто знает как надо. Я желаю с жадностью, не в силах насытиться, пожирать Другого, познавая каждую клеточку его тела, каждый момент его жизни – не присваивая себе, но через себя пропуская, познавая и принимая каждый его вздох. Я желаю быть пожираемым, отдаваясь Другому без страха, без стыда, будучи самим собой.
И так, сливаясь почти до конца, мы бы замерли на грани между Жизнью и Смертью собственного Эго, в точке где Я – все еще Я, а Другой все еще Иной, но лишь мгновение – и последний барьер, разделяющий наши сущности рухнет.
И все это ради познания Бога в Другом, и все это ради проявлении Бога в себе. Ведь если я могу сказать тебе, Иной, что я люблю тебя, я могу сказать это всему миру, ведь если я могу наполнить тебя наслаждением, то я могу наполнить им мир, ведь если я могу светить тебе, я могу озарить все вокруг. Наслаждаясь тобой, я наслаждаюсь миром. Отдаваясь тебе, я возвращаюсь в себя, я наполняю собой мир.
Мой оргазм – преступление против серой пленки обыденности, против закованных в броню вечно грызущихся друг с другом воинов, против боящихся Бога, против своего стыда и сомнений. На мгновение предо мной открывается яркий мир, на мгновение я становлюсь всемогущим, на мгновение замок с моих желаний открыт, и они неудержимо выплескиваются наружу, раскрашивая и затопляя все вокруг. А затем я стремительно падаю вниз, обалдевший от откровения, и снова застываю в своей серой комнате в растерянности, не в силах отличить реальность от иллюзии. Но дремлющий во мне Бог ведает, ведает и зовет меня в неистощимый, яркий поток безграничного Бытия.
И я кричу, я кричу и зову Другого, я кричу и пробуждаю себя.
Меня позвали на Карнавал.
Я долго собирала свой наряд, яркий, необычный и скрывающий все мое тело. Но когда я вышла на улицу, я поняла, что мой костюм не столь уж выделяется среди остальных.
В нем я чувствовала себя словно в броне. Такой закрытый, скрывающий мою личину. Я могла свободно идти, мешаясь с обезумевшей толпой, делать что хочу, заговаривать с кем захочу.
Прохожие – разряженные в пух и прах, как и я, не раз пытались угадать кто же я. И каждый раз ошибались. Более того – стоило мне сказать это им, и они не верили. Когда мое терпение лопало, я попросту срывала свою маску.
– Вот, вот же я! Это я! – порой я не выдерживала и срывалась на крик.
– Нет, нет! Это не ты, ты другой человек, – убеждали меня. А если я вновь не соглашалась – откуда не возьмись доставали маски, одежду и грубо напяливали на меня, а затем восклицали – мы же говорили кто ты! Смотри, смотри!
Эти чужие маски сдавливали мне лицо, мне было тяжело дышать через них, прорези для глаз были слишком узкие, и я шла в них, спотыкаясь. А надетые помимо моей воли костюмы давили, стягивали мое тело или наоборот, свисали мешком, и я путалась в их длинных полах, шатаясь как пьяная и падая.
Я раз за разом срывала с себя чужие вещи, отбрасывала их как можно дальше и сбегала, пока мои обидчики не опомнились.
Но и мой костюм начал тяготить меня – в нем становилось душно, и спустя столько времени я начала ощущать его тяжесть на своих плечах. После очередного «костюмера» я не выдержала и сорвала с себя не только напяленные им на меня одежду, но и свой собственный костюм. Я бросила ему тряпки в лицо, а моя маска раскололась об асфальт, обдав моего обидчика острыми брызгами осколков.
– Смотри! Смотри! – закричала я! – Вот я!
Он стоял ошарашенный, а затем тихо ответил, – не верю… – Сейчас, сейчкас я расскажу тебе кто ты, и достал из своих просторных одеяний очередную маску.
И я бежала, и моя кожа царапалась о чужие костюмы, обагряя их каплями моей крови. Запыхавшись, я остановилась отдышаться и случайно увидела себя в отражении витрин.
И в тот момент мое тело показалось мне таким нелепым, таким слабым, и таким невзрачным среди всего этого Карнавала. Слабое, в царапинах и синяках, такое несовершенное и такое беззащитное…
