Предисловие
Диалоги с живыми и мертвыми
И прямо со страницы альманаха,
От новизны его первостатейной,
Сбегали в гроб ступеньками, без страха,
Как в погребок за кружкой мозельвейна.
О. Э. Мандельштам
«К немецкой речи»
Говоря о преимуществах чтения, замечательный итальянский писатель и ученый Умберто Эко, ныне сам уже ставший легендой, однажды заметил: «Книга страхует нашу жизнь, дарует маленькое бессмертие. Увы, жизнь наша продлевается в прошлое, не в будущее. Но нельзя получить все сразу»[1].
Слова о продлении жизни в прошлое, как мне кажется, особенно верны в отношении книг по истории, которые позволяют читателю включить в пределы своего бытия целые столетия минувших эпох. Пишущие же такие книги и вовсе обладают удивительной способностью пробуждать к жизни людей, давно окончивших путь земной, причем не только героев исследований, но и своих коллег-историков, в прошлом занимавшихся изучением тех же сюжетов. Начиная разработку практически любой темы, в XXI в. уже редко кому удается отправиться в путь по абсолютно не тронутой целине: мы так или иначе соприкасаемся с наследием предшественников, ранее изучавших те же предметы, опираемся на собранный ими материал, развиваем или опровергаем их идеи. И когда мы отправляемся через Стикс, чтобы услышать давно умолкшие голоса и вступить в диалог с ушедшими, рождается историографическое исследование. Порою нашими собеседниками становятся старшие современники, которых мы еще успели застать при их жизни, но которых сегодня уже нет с нами, порою – историки, жившие и работавшие за много десятков лет до нашего рождения, те, с кем лично мы не имели ни малейшего шанса свидеться, но чьим мнением до сих пор дорожим. Этот разговор живых и мертвых и составляет саму суть историографической традиции, обеспечивая ее непрерывность на протяжении столетий, несмотря на переменчивый, в силу естественных причин, состав участников «беседы».
Впрочем, историографические штудии не всегда ведут на другой берег Стикса. Нередко они представляют собой опосредованный диалог по той или иной научной проблеме с коллегами-современниками – диалог, перерастающий временами в жаркую дискуссию, которую не остужает даже разделяющее ее участников пространство.
И наконец, иногда автор обобщающей историографической работы, не стремясь кому-либо что-либо доказать, предлагает вниманию широкого читателя (узкие специалисты и сами в курсе) обзор текущих исследований по своей тематике, фиксируя состояние таковых на данный момент. В этом случае его собеседниками помимо современной ему читающей публики становятся историки будущего – те, кто многие годы спустя захочет понять перипетии нынешней ситуации в этой области исследований. Например, для интересующихся сегодня историей изучения в России начала ХХ в. Французской революции бесценным источником являются подобные «инсайдерские» обзоры, время от времени публиковавшиеся тогда Н. И. Кареевым. То есть и в этом случае историография представляет собою диалог между поколениями ученых, разделенными бездной времени.
Автор этих строк, не являющийся профессиональным историографом и занимающийся в основном изучением конкретных событий истории Французской революции, тем не менее за более чем три десятка лет своей научной карьеры отдал дань всем выше описанным формам историографического диалога с живыми и мертвыми. Причем сделал это в таком объеме, что ранее опубликованных текстов набралось теперь, как читатель сам может убедиться, на целый том, который я и предлагаю его вниманию.
Вместе с тем, настоящая книга отнюдь не является традиционным сборником статей. Публикуемые здесь тексты предваряются подготовленными специально для этого издания вступлениями с описанием обстоятельств появления каждого из них на свет, а в ряде случаев и с нынешними уточнениями высказанных мною ранее оценок. Иными словами, к упомянутым выше формам межвременного диалога добавляется еще одна – сегодняшний диалог автора с самим собой образца восьмидесятых, девяностых и нулевых годов.
При подготовке настоящего издания некоторую сложность представлял выбор последовательности размещения публикуемых текстов, поскольку это можно было сделать двумя способами: а) по хронологии выхода в свет тех исследований, которые стали предметом историографического анализа автора; б) по хронологии публикации работ самого автора об этих исследованиях. В результате я отдал предпочтение первому из указанных подходов: мои тексты о более ранних периодах историографии предваряют те, что посвящены более поздним, независимо от времени публикации самих этих текстов.
И еще. Объединяя под одной обложкой работы, выходившие в разное время, трудно избежать отдельных повторов. Заранее прошу у читателя прощения, если ему покажется, что автор слишком много внимания уделяет той или иной мысли, вновь и вновь обращаясь к ней в разных главах. Увы, таковы издержки жанра.
Ну а теперь, как однажды позвал, правда, в несколько иной связи, наш коллега-историк: «Вперед, к Геродоту!»[2]. Ладья Харона ждет у берега…