Петербург до Петербурга
На пустынном ли месте построили город?
Две многократно опровергнутых легенды никак не хотят умирать. Первая – о том, что город наш Санкт-Петербург был построен на пустом месте. Вторая – что финны («чухонцы») со шведами были исконными жителями этих мест.
В бытовании этих легенд отчасти повинен Александр Сергеевич Пушкин. Не случайно именно на его поэму «Медный всадник» ссылаются поклонники легенды номер один: если уж в ней сказано, что «на берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн», значит, так и было.
В укор этим поклонникам: вообще-то «Медный всадник» поддерживает скорее легенду номер два. Потому что вскоре после первых строк Пушкин сообщает нам другое: «по мшистым, топким берегам чернели избы здесь и там, приют убогого чухонца». И никакого противоречия между двумя поэтическими образами нет. Если вдуматься, вначале Пушкин говорит о пустынной реке, на которой виднеется лишь одинокий «утлый челн», а во втором – уже о невских берегах. Читайте, как говорится, первоисточники.
Но что же с легендами?
Первую можно отвергнуть с ходу: петербургские земли до возникновения города не были пустыми. Известны мельчайшие детали жизни местных аборигенов, красноречиво рисующие образ их жизни. Вот лишь один эпизод. Жил на левом берегу Невы шведский майор Эрих Берндт фон Коноу, и управлял его имением некий Олоф Иоханссон – человек весьма жесткосердный. Под его горячую руку попал русский крестьянин, записанный в документах как Сава Онтрей (а на деле, очевидно, Савва Андреев) – и этот конфликт оказался запечатлен в судейских документах допетровского времени. Вот что рассказывала жена рыбака Эриния (очевидно, Ирина):
«Когда 29 мая 1697 года Онтрей вернулся с рыбалки, на берегу его поджидал управляющий имением Олоф, чтобы взять с улова причитающуюся усадьбе Конова долю. Онтрей сказал: „Конечно, с нас сдирают налог на рыбу, но может ли какая-нибудь рыбешка попасть в кастрюлю хозяина?“ Управляющий ответил: „Что за счетовода ты, каналья, из себя изображаешь?“, и ударил Онтрея веслом по плечу и дважды по телу так, что сломал ему ребро. Онтрей упал в лодку. В следующий четверг Олоф пришел к нему взять положенное. Онтрей лежал на скамье, и Олоф спросил его: „Почему валяешься, почему не рыбачишь вместе с другими?“. Онтрей ответил: „Я сыт по горло тем, как ты избил меня в субботу“. Управляющий разъярился, стал бить рукояткой хлыста по лицу и глазам Онтрея, пинать его ногами. Онтрей умолял о пощаде, но Олоф продолжал избиение. Онтрей произнес: „Хватит уже, хватит уже“, на что Олоф ответил: „Для меня жизнь такого бандита не дороже куриной головы“, после чего покинул дом, уведя за неуплату налога двух коров из коровника. В тот же вечер Онтрей испустил дух».
Дело дошло до суда, находившегося тогда в городе Ниен рядом с Ниеншанцем, и рассматривалось на протяжении двух лет. Далеко не все свидетели смогли явиться в суд: некоторые умерли от голода, другие покинули невские берега. Выяснилось, что жил Савва Андреев небогато, выловленную рыбу менял на зерно, которое смешивал с сосновой корой и корешками мха и пек из такой смеси хлеб. Управляющего Олофа некоторое время держали под стражей, но потом выпустили, и летом 1698 года он избил Ирину прямо на дороге в Аухтуа (современное Автово). Этот инцидент сказался на приговоре, который был вынесен в октябре 1699 года и оказался весьма своеобразным. С одной стороны, суд поверил в клятву Иоханссона, что Андреев умер не от его руки, и обвинение в убийстве снял. С другой стороны, за избиение вдовы Олофа был приговорен к отсечению правой руки.
Надо думать, руку ему отсекли без отлагательства.