Ванькина учёба в Чернухинской семилетке
По наущению брата Саньки Ванька Савельев отнёс в Чернухинскую школу-семилетку заявление о приёме на учёбу. Санька Ваньке наговаривал: «Слушай-ка, вся жизнь идёт к прогрессу, при котором малограмотным людям станет жить трудно, в нашей большой семье всем не ужиться, давай-ка, поступай в семилетку учиться. Хотя отец наш, ярый противник ученья, он будет протестовать, но ты стой на своём!» – давал назидание Санька Ваньке. Да и сам Ванька, окончив свою сельскую школу-четырёхлетку в 1928 году, мечтал о продолжении своей учёбы дальше, причиной чему явилось влияние на него старшего брата Саньки, который достиг своей учёбой на курсах хотя и не высокого звания, но все же стал избачом – человеком, уважаемым всеми односельчанами. На Ваньку повлияли и книжки, которые находились в Санькиной домашней библиотеке, прочитанные Ванькой все до единой от корки до корки. Не имея намерения попасть в науке в передовые, Ванька мечтал хотя бы попасть последним, причём хотя бы под самое закрытие дверей!
Ванька в школу-семилетку учиться был принят, и наступил первый день учёбы там. Занятия в школе производились в две смены: пятый класс, в который был зачислен Ванька, должен был заниматься во вторую смену. В первый день учёбы, 25 августа, с утра Ванька по-праздничному обулся не в лапти, а в кожаные сапоги.
– Ты что это сегодня вырядился, как на праздник? Внедрился в сапожки-то, и думаешь дело! Скинь по чести, а то я тебе ими всю башку размолочу! – обрушился отец на Ваньку, видя, что он разоделся во все чистенькое.
За Ваньку вступилась мать:
– Чай пускай первый-то день он в сапогах в школу-то сходит, а там и снова в лаптях будет ходить. Ты уж, отец, разреши ему для первого-то дня порадоваться!
Отец, с недовольством нахмурив брови, промолчал.
– Ну, садись на телегу: поедем в поле, загон ржи посеем; ты заборонишь, а потом и в Чернуху пойдёшь, ведь учиться-то во вторую смену!
Обрадованный снисходительством отца, Ванька лихо запрыгнул на телегу, и они выехали со двора. Отец рассеивает, а Ванька, зацепив борону, стал боронить за ним. Шагая за Cерым по вязкой вспаханной земле загона, Ванька со всей осторожностью оберегал свои сапоги, чтобы их зря не запачкать землёй и не навести гнев на отца, который страшно не любил небережливое отношение к одежде или к обуви. Наконец, загон засеян, бороньба закончена, теперь Ванька может свободно идти в Чернуху, в школу. Передав вожжи в руки отца и заслышав: «Ну, теперь ступай!» – Ванька с радостью не пошёл, а побежал в Чернуху, не чуя под собой ног от восторга. В школу Ванька пришёл без опоздания, как раз звенел колокольчик, призывающий учеников занять места в классах за партами. После двух уроков, которые провёл довольно аккуратный и весьма строгий учитель математики Иван Константинович Харитонов, в пятый класс, где начал учёбу Ванька, к немалому удивлению Ваньки, явился уже другой учитель: Александр Сергеевич Алякринский, который начал урок русского языка. А на третью пару уроков в класс вошёл уже третий учитель: Семён Михайлович Суханов, и начал преподавать уроки физики. А на второй день учёбы уроки начал сам заведующий школой Федор Павлович Калинин, ведя обществоведение. Ваньке показалось за странность, почему здесь не как в своей сельской школе, в классе учит учеников не один учитель, а несколько их. Потом только Ванька понял, что в школах второй ступени и выше каждый учитель преподаёт ученикам уроки только по своей специальности. Во второй же день тот же Иван Константинович перед учениками пятого класса на уроке химии показывал, как на спиртовой лампочке можно свободно и легко гнуть стеклянные трубочки. Это-то занятие весьма заинтересовало Ваньку. Ему даже подумалось, что познание в науке химии заключается только в занимательных опытах и гнутье трубочек. А когда же дело дошло до головоломных формул и ангидридов, окиси и перекиси, то у Ваньки появилось полное отвращение к этой закомуристой науке. Математика с её «устным счётиком», с которого частенько начинал урок Иван Константинович, заставляла Ваньку напрягать мозгатуру и пошевеливать умом. Да и русский язык с литературой Ваньке давались нелегко, так, что во время изучения произведения писателя Гоголя «Мёртвые души» учитель спросил: «Как охарактеризовать Плюшкина в его разговоре с Маврой?», Ванька стоял за партой как столб и не мог ответить на этот вопрос. А наука обществоведения Ваньку вообще ставила в тупик, так что на вопрос Федора Павловича «какое преимущество коллективного хозяйства перед частным?» Ванька, стоя столбом минут пять, не смог сказать в ответ ни одного слова. И вообще-то, первый год учёбы в школе-семилетке для Ваньки был трудным во всех отношениях. В самих науках труднота, и в квартарном вопросе была несуразица. Но тем не менее, Ванька пятый класс все же закончил удовлетворительно, хотя не имел на руках ни одного учебника, кроме учебника по немецкому языку. Окончив пятый класс, Ванька понял и осознал, как надо учиться, если решил продолжать учёбу после окончания своей сельской школы. И Ванька с упорством стал продолжать учёбу; не испугавшись трудностей, не бросил её, как это сделали Санька Федотов, Васька Демьянов и Колька, которые, не доучившись в пятом классе, бросили учёбу, и Ваньке в Чернуху ходить пришлось одному.
Вот и снова наступила осень. Снова на деревьях завиднелись пожелтевшие листья. Снова можно наблюдать, как сорвавшиеся с берёзы жёлтые листья трепыхливо кувыркаются в воздухе, лениво падают на землю. И снова начался осенний перелёт птиц. Из-под поднебесья днями раздавалось журавлиное курлыканье, а по ночам слышалось гусиное гоготанье улетающих стройных стай журавлей и гусей. Огромная стая грачей, в которую участливо вклинились галки, живой тучей носилась над селом. Она то по невиданной спирали поднималась высоко, в самое подоблачье, то шумно и молниеносно, пикирующе спускалась вниз, рассаживаясь на близцерковных деревьях. Грачи горланисто гаркали «га-га-га!», а галки, вторя им, как бабы на базаре, галдели «как-как-как». Видимо, грачи устраивали прощальные концерты, а галки, провожая их в дальний путь, участливо присутствовали тут же. А вот стайка голубей, блестя белёсью подбоя крыльев, без всякого внимания к прощальному грачиному концерту пролетела мимо…
Картофельное рытье в самом разгаре. Савельевы рыли картошку в поле на загоне, концом упирающемся в овраг Рыбаков. Семья роет, а отец отвозит картофель домой. К обеду семья на рытье изголодалась и с нетерпением ждала возвращения из села отца с обедом. Ванька, то и знай, распрямлялся в борозде и всматривался вдаль по направлению села, ожидая, не появится ли серая лошадь. И, наконец, завидя Серого, Ванька, радостно прыгая, весело и игриво подпрыгивая на одной ноге в предвкушении обеда, извещающе напевал: «Едут наши, везут каши!» На второй день Савельевы рытье картофеля закончили; Ванька досы́пал картошку в подпол. Санька топил баню, а Манька принялась мыть полы. Благо, день был субботний. Не успела Манька домыть пол в нижней избе, как в избу вломилась ватага парней звать Ваньку на улицу гулять, так как Ванька к этому времени осыпку картофеля окончил.
