«Длинные седые волосы, большой горбатый нос, с бородавкой на правой ноздре, зеленые выпученные глаза, смуглая сморщенная кожа – эта худая горбатая старуха, наверное, баба-Яга. – Догадался Иван. – К ней-то мне и надо». Старушка, распахнув дверь деревянной избушки, вышла на крыльцо.
– Чего орешь? – Возмутилась Яга.
– Бабушка, милая, я невесту свою – Василисушку, из плена Кащеева вызволять иду, устал в дороге… пусти переночевать – не оставь в болоте сгинуть.
– Ну, заходь, только коня своего не привязывай – он тебе еще понадобиться. – Сказала старушка и вошла в избу.
Куриные ноги избушки изогнулись, и исчезли под крыльцом, словно их и вовсе не было. Из деревянной избы послышался крик старухи, лишь крыльцо сравнялось со мхом болотным.
«Какого коня? – Рассуждал про себя Иван, поднимаясь по ступенькам. – Он же еще до болота издох». Только вступил Иван в избу, как почуял запах свежих яств. Еще стоя на пороге, да снимая сапоги свои, молодец заметил парящие жаром пироги на столе и большой стеклянный бутыль с настойкой, да фрукты разные. А из печи, прямо на стол, плавно по воздуху, летел чугунок с горячей кашей.
Хата была небольшая снаружи, но изнутри казалась просторной и ухоженной. Только Иван подошел к столу, как понял, что пол под ним буквально заплясал.
– Что это? – Пожав плечами могучими, спросил Иван.
– Землетрясение. – Ответила старушка, улыбаясь.
– Как? Здесь?
– Не обращай внимание – это избушка моя, на ноги встает. – Отмахнулась Яга. – Старая она уже стала – вот ноги свои и разминает. Садись за стол – кушать будем.
Испил Иван, из полной чарки, немного настойки, да принялся за пироги с кашей.
– А скажи мне, Иван-дурак. – Хотела было спросить Ивана старушка, но тот ее перебил, говоря с полным, набитым кашей, ртом:
– Я не дурак, а Иван-царевич. Иван дурак, еще в прошлом годе в лес ушел, так и не воротился – сгинул, бедняга. – Предположил царский сын.
– Дурак ты, хоть и царевич. – Сказала Яга. – Скажи-ка лучше – чего это вы все по болотам ко мне ходите, аль не судьба вам по тропинке пройти, что через лес ведет? Утоните же – только лихо вам и будет в подарок. Придут и орут: избушка, избушка повернись к лесу передом, а ко мне задом и немножко наклонись. А, нет – наклониться ее другой Иван просил – все хотел подсмотреть, что у нее под крыльцом спрятано.
– Мне Леший так сказал. Иди, мол, через болото, по тропинке, увидишь избушку, что на курьих ножках да скажи ей: избушка, избушка повернись ко мне передом, а к лесу задом…
– Мне Леший так сказал. – Передразнивала Ивана, Яга. – А своей головы нет?! Что, если бы он тебе сказал, мол, Василиса твоя в муху болотную превратилась – так ты бы всех мух на болоте затрахал мне, да зацеловал?
Иван лишь стыдливо пожал плечами, представляя, как бегает он по болотам за мухами.
Отхлебнул Иван еще из своей чарки, да заметил, что настойки-то, из скудельной посуды для питья, ни грамму не убавилось, а была она полна, как-будто только он сел за стол. Он еще и еще отпивал крепкого красного напитка, а настойки все меньше в чарке не становилось, лишь голову закружила хмельная отрава.
– Не торопись Иван – успеешь напиться. Чашка-то бездонная. – Усмехнулась Яга.
– Для кого же тогда бутыль на столе стоит? – Спросил Иван и глянул на старушку, что ловко грызла яблоки, двумя последними своими зубами.
– Так вы, гости дорогие, на третий день из горла, ее родимую, хлещете.
Только теперь Иван понял, что пьян потому, как баба-Яга раздвоилась в глазах его.
– Попей отвару – станет легче. – Сказала Яга и кружка, откуда не возьмись, появилась у губ Иванова. Рот царевича невольно открылся, и горький травяной отвар влился в горло его. – Ну, что – полегчало?!
– Ага – будто и вовсе не пил.
– Сейчас лишь яд у тебя высосу, и будешь у меня молодцом юным – полным сил.
– Какой такой яд? – Испугался Иван.
– Чего боишься? Кровь дурную твою, белую через место переднее высосу, говорю. Надо так – не спорь.
Лишь старуха залезла под стол, как Иванова портки сами с ног его сползли. Он почувствовал как нечто влажное и теплое, но очень приятное, ласково обняло его мужское достоинство. Заглянул с интересом царевич под стол, да увидел, что Яга засунула конец его себе в рот, и елозит по всей его длине, своими сморщенными губами – туда-обратно. Страшно тут стало Ивану, как представил он себе, что старуха мужского достоинства лишит его своими двумя зубами, так и выдернул изо рта колдовской старухи свой член.
– Ты чего это старая удумала? – Прикрывая член ладонями, спросил царевич.
– Чего ты молодец, так испугался? – Смеялась Яга. – Я же для тебя стараюсь. Все равно у тебя не стоит. И чем ты собираешься свою Василису любить?!
– Как не стоит? – Возмутился Иван. – Вот – смотри.
Напрягся царевич, вспомнил свою любимую, да так член у него поднялся, что старухе по лицу ударил.
– Ты что же это окаянный делаешь? – Держась за челюсть, шепелявя, произнесла старушка. – Чуть зубы мне все не повыбивал.
Схватилась она двумя руками, будто оглоблю, за член царевича и говорит:
– Не гляди сюда, а лучше хлебни настойки, да любимую свою вспомни.
Так и сделал Иван – отпил напитку из чарки, откинулся на спинку стула и вспомнил свою красавицу пышногрудую Василису. Показалась она ему, будто скинув свою ночнушку, встала перед ним на колени, и давай забавляться с членом царевича. Да так умело все делала, что вскоре пол под Иваном вновь ходуном заплясал, а все тело царевича мягкие перышки щекотали. От того брызнула белая кровь Иванова в рот старухе.
