Михаил Бару - Из акварели в гравюру

Из акварели в гравюру
Название: Из акварели в гравюру
Автор:
Жанр: Стихи и поэзия
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 2021
О чем книга "Из акварели в гравюру"

На что надеется человек, книга стихов которого выходит из печати? Он надеется на множество или даже два множества читателей, выстроившихся в три или даже в четыре очереди перед прилавками книжных магазинов, в его голове раздаются крики «Больше одной книги в руки не давать!» или «За мной велели не занимать! Тираж кончается!», рука его непроизвольно двигается, как бы подписывая бесчисленные экземпляры еще пахнущие типографской краской и клеем, с губ его не сходит улыбка, которую он не переставая дарит воображаемым читателям, перед его затуманенным взором предстают аршинные заголовки газет и в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… Тридцать пять тысяч одних курьеров! Короче говоря, он надеется на чудо или даже три чуда, которые, скорее всего, не случатся, но кто может запретить ему надеяться? Никто.

Бесплатно читать онлайн Из акварели в гравюру


© Михаил Бару, автор, 2021

© Игорь Сакуров, художник, 2021

© «Захаров», 2021

* * *

Предисловие

Единственное предназначение поэзии – соединить человека с жизнью. Коротенькие, переполненные любовью ко всему, чего коснется взгляд, стихи Михаила Бару еще как соединяют.

Любовь вообще более трудное чувство, чем, скажем, гнев или сарказм. Отторгнуть мир куда проще, чем уметь принять со всей его неразберихой и спорящими друг с дружкой подробностями вздорного бытия.

Мир Михаила Бару не столь обширен, зато пристально прочувствован и обжит. Он соразмерен человеку и населен тысячами пронзительно запечатленных примет жизни, от вцепившегося в ветер дерева до забытой в доме куклы, от птичьих следов рыбака на льду до ухмыляющихся окон рюмочной и шевельнувшего занавеску вздоха любимой. Он принят с любовью не слепой, но зрячей, умеющей и взгрустнуть, и посмеяться.

Формально стихи Бару – это лирические миниатюры. В четыре, пять, две, одну, редко немногим больше строчек. Но в подавляющем своем большинстве – трехстишья. А раз так, неизбежно возникает слово “хайку”.

Хайку – величайшее творение японской, да и мировой поэзии. Сгущенные до трех строк, в оригинале до семнадцати слогов, картинки мира, вмещающие и пейзаж, и остро схваченные черты житейской ситуации, и чувственное осмысление того и другого, выводящее далеко за их пределы.

За три с лишним века в жанре хайку японскими поэтами созданы бессмертные шедевры. Их творения и сам этот жанр высокой поэзии и сегодня продолжают жить. Но еще он открыл дверцу в пространство словесного творчества множеству хотя и не поэтов, но вдохновенных любителей и энтузиастов. Краткая, достаточно простая и внятная форма позволяет пусть и не наделенному специальным поэтическим даром, но обостренно чувствующему окружающий мир и неравнодушному к слову человеку вложить это свое мироощущение в заветные три строки.

На всех материках, на множестве языков сотни миллионов людей сочиняют стихи. И начиная примерно с середины XX века изрядная часть этих стихотворцев сочиняет именно хайку.

Иные из них строго следят за соблюдением формальных правил хайку, начиная с ритмического устройства строк: пять – семь – пять слогов. Другие ими пренебрегают, ограничиваясь лишь объемом в три строки и способом зрения, обнажающего мир. Но все они совершают свой шажок в эстетическом освоении бытия, что делает и их, и его богаче. А время от времени из-под их пера выходят и подлинно ценные художественные произведения.

Но пишут хайку и профессиональные поэты, в том числе и в России. Иные обращаются к ним время от времени, некоторые целиком погружены в этот жанр. К последним принадлежит – и едва ли не самый яркий из них – автор этой книги, поэт Михаил Бару.

Поэты в узком смысле слова всегда пристрастно следят за происходившем и происходящем в окружающей иноязычной поэзии, но никогда не переносят его на свою почву прямиком. Будь то оды, или элегии, или басни, или сонеты – они не продолжают опыты Пиндара, или Овидия и даже Томаса Грея, или Эзопа с Лафонтеном, или Петрарки с Шекспиром – они развивают свою национальную поэзию, в нашем случае русскую. То же и с хайку.

Из мириада “хайку”, “танка” и прочих японесок стихи Михаила Бару выделяются не только тем, что хороши, но и своей полной, безнадежной обруселостью. Собственно, потому они и хороши.

Генеалогия этих маленьких творений восходит не только, да и не столько к классическим образчикам Басё и Иссы, но и ко всему нашему отечественному литературному хозяйству, да хоть к “деревенской прозе” – особенно если понимать ее широко, например, с охотничьих баек Ивана Тургенева. Или к “городской” метафорической краткой прозе Олеши и позднего Катаева.

Ну да, это чудесные японские трех- и пятистишья подсказали сугубое внимание к природе и к детали, тонкость чувствования, придали отваги уложить поэтическое высказывание буквально в несколько строк. Но и хватит, можно забыть о системе слогов и прочих условностях, можно шутить, когда взбредет, с “сезонным” словом, можно населить безлюдную заморскую форму отечественными обитателями: японскими очками не скроешь русской физиономии и уж тем более того, на что через эти очки глядишь…

Вот и получилась чудесная русская поэзия. Умная, ироничная, наблюдательная, добрая, лукавая. Крайне необходимая измученному постмодернизмом организму нашей словесности.

Взявшему в руки эту книгу советую читать ее медленно. Отхлебывать мелкими глотками, как горячий чай с липовым настоем, а лучше с доброй порцией рябиновки. И вам непременно полегчает.


Алексей Алёхин

Обещастье

Сказано все…

В чашку слезу уронил

Пустой самовар


Весенняя ночь

Дрожит на кончике сосульки

Капля лунного света


Оттепель…

Еще чернее

Ветви деревьев


Ранней весной, проезжая по мосту через Оку

На мартовском льду

Потемневшем и тонком

Одиноко чернеет фигурка

Рыбака-камикадзе


Тающий снег…

От распахнутых настежь ресниц

Ветерок в голове


Весеннее солнце

Разноцветные капли

Тающего неба


Ранняя весна…

Из окон хорового училища

Истошное пение


Весеннее солнце…

Тень сосульки тает быстрее

Сосульки


Капает с крыш…

С неприязнью глядит воробей

На клюющую сало синицу


Оттепель

Давятся кашей соленой

Худые ботинки


Талая вода…

Первый раз с октября

Моется воробей


Весенний лес…

Пытаюсь разобрать слова

В шепоте тающего снега


Пригрело…

Чернеет сквозь тонкий

Шампанский

Пузырчатый лед

Осиновый лист


Весеннее тепло

Извиваясь, меняет река

Зимнюю кожу


Половодье…

Выходят из берегов

Облака


Затопленный мостик…

Вниз по теченью уплыли

Старые наши следы


Март на дворе…

Не о своем – о девичьем

Мечтает кот


Этой весной

Еще раньше грачей

Прилетели веснушки,

На носу и щеках

Расселись без спросу


Весеннее половодье на Оке

Как река разлилась! —

Из воды едва торчит

Экскаватор брошенный


Весенний ветер…

Плывет над ивами желтый

Зеленый дымок


Скандалят грачи…

Новорожденный дождик

Тщательно моет

Маленький неба лоскут,

Мною зимой закопченный


Муха проснулась —

Худая, голодная, злая,

Басом противным жужжит,

Разминая затекшие крылья…

Вот и весна, и любовь, и надежды,

И, собственно, мухи


Благовещение…

С утра соловьем заливается

Чижик


Потеплело…

С каждым днем всё длиннее

Ноги девушек


Снова весна…

Надежды мои,

Отощавшие за зиму,

Окрепли, поправились

И… улетели


Ветер и солнце…

Качаются на волнах

Поплавки пивных бутылок


Густой туман

Шумит крыльями

Невидимых птиц


Оттепель

Лужи плывут и плывут

Против ветра


Что-то этой весной

Я так буйно,

Так пышно расцвел,

Что и сам не пойму,

В чем причина —

Уход надлежащий

Или твой, долгожданный,

Уход


Весенний дождь

Домой на намокших бровях

Иду, заплетая следы…


Весенний ветер

Кальсоны твоего мужа

Машут мне с балкона


Вот и весна…

Только сбросил сосед рога —

Снова чешет лоб


Весеннее море желаний…

По теплым и ласковым волнам

К тебе я на нерест плыву


С этой книгой читают
Внимательному взгляду «понаехавшего» Михаила Бару видно во много раз больше, чем замыленному глазу взмыленного москвича, и, воплощенные в остроумные, ироничные зарисовки, наблюдения Бару открывают нам Москву с таких ракурсов, о которых мы, привыкшие к этому городу и незамечающие его, не могли даже подозревать. Родившимся, приехавшим навсегда или же просто навещающим столицу посвящается и рекомендуется.
Как скатерть, вышитая в поселке Кадом, оказалась на столе английской королевы? За что Мичурина исключили из пронской гимназии? Почему помещик из Елатьмы решил улететь на Луну и чем это закончилось? Продолжая художественное исследование российской глубинки, начатое в книге «Непечатные пряники», Михаил Бару пишет новые остроумные очерки о не самых известных городах и поселках – Сергаче, Скопине, Михайлове, Заволжске, Шацке и других, создавая свой с
«Тридцать третье марта, или Провинциальные записки» – «книга выходного дня. Ещё праздничного и отпускного……я садился в машину, автобус, поезд или самолет и ехал в какой-нибудь маленький или не очень, или очень большой, но непременно провинциальный город. В глубинку, другими словами. Глубинку не в том смысле, что это глухомань какая-то, нет, а в том, что глубина, без которой не бывает ни реки настоящей, ни моря, ни даже океана.Я пишу о провинции,
«Проза Миши Бару изящна и неожиданна. И, главное, невероятно свежа. Да, слово «свежесть» здесь, пожалуй, наиболее уместно. Причем свежесть не только в смысле новизны стиля. Но и в том воздействии, которое эта проза на тебя оказывает, в том лёгком интеллектуальном сквознячке, на котором ты вдруг себя обнаруживаешь и, заворожённый, хотя и чуть поёживаясь, вбираешь в себя этот пусть и немного холодноватый, но живой и многогранный мир, где перезванив
Эта книга – моя личная правда, читатель. Я провела тебя по тем местам и краям души, что познаны мною, поняты, исплаканы и выпиты до дна. И теперь моя дорога вьётся дальше. Если хочешь, ты можешь последовать за мною.Или мы пересечёмся ещё раз когда-нибудь, обязательно встретимся, и кто знает, каким светом будут сиять в тот момент наши глаза, и пыль каких дорог мы будем отряхивать, принимаясь за беседу.
Для детей до школьного возраста и чуть-чуть постарше: Для маленьких, смешливых, Удаленьких, красивых. Любящих животных Домашних и природных.
Одни из последних стихов, написанных мной. В основном любовная лирика. Что удалось, что не удалось, вам решать. Желаю вам приятного прочтения.
Много раз меня спрашивали, почему «Одинокий Волк»… В работе врача «экстремальных служб» ярко выражено то, что свое решение и последующие действия ты вынужден принимать и делать сам, на свой страх и риск, без подсказок, консультаций и советов. У тебя нет ни времени, ни возможности позвать на помощь. Потом будут критика, «разбор полетов», санкции, оргвыводы… Даже работающие рядом сотрудники – младшие члены бригады, – в такой ситуации часто не помощ
Мартина Вонт – идеальная дочь идеальных родителей. По крайней мере, так думают люди, так думала и я, пока одно событие не перевернуло мою жизнь с ног на голову за один день. Мне было очень больно. И я сделала это. Убежала в Париж, желая отдохнуть от проблем. И все бы хорошо, но появился он..... Казалось, принятое ранее мною решение – самое правильное. Сейчас я даже не уверена в этом. Чувствую это будут самые тяжёлые каникулы в Париже. Главное – о
На что только не пойдешь, чтобы сдать экзамен. Даже на кладбище. Ночью. В компании верных друзей. Для полного, так сказать, погружения в атмосферу и тренировки в создании защитных кругов от нежити. Вот только что-то пошло не так. И в итоге я призвала… Нет, не демона. А своего преподавателя по некромантии. Не совсем одетого. Точнее, совсем не одетого. А, ладно, буду откровенной: абсолютно голого. И почему-то он совершенно не обрадовался моим успех
Иномирцы повержены. Каменоиды уничтожены. Казалось, в Кострищ должен прийти долгожданный мир, вот только слуги Хаоса так же считают. Они жаждут уничтожить возмутителя спокойствия и управляют им, как какой-то марионеткой. Смертники бывшими не бывают. Вот только мириться с таким положением дел эрцгерцог Максимилиан Валевский не собирается. Если и сражаться – то против всего мира, включая его богов! Только так можно стать великим.
Всё, или ничего. Жизнь или смерть. Третьего варианта не существует. Ни древние, ни сторонние силы, ни сам Хаос не находит иного способа сохранить целостность мира, кроме как уничтожить эрцгерцога Максимилиана Валевского. Отправить его на миссию, выполнить которую можно только в одном случае – умереть. Но если её не выполнить, умрут все, кто дорог Максимилиану. Казалось бы – ситуация безвыходная. Кто-то точно умрёт. Вот только кто? Может, сам мир,