Кондовый поэт Василий Макеев
Хотел сначала написать что-нибудь концептуальное, да вовремя опамятовался. Макеев со мной за эту «концептуальность» разругался бы напрочь. Не любит он этих «умных» словечек. И в разные там достижения цивилизации не верит. Даже сотовый телефон и компьютер игнорирует. Считает все это бесовщиной. Так и стучит до сих пор на старенькой пишущей машинке.
Для него это нормально. Потому, что он кондовый русский поэт (знаете, кстати, как у Даля слово «кондовый» трактуется: крепкий, плотный и здоровый, не трухлявый) и кондовый русский мужик.
При слове «мужик» Макеев сейчас вскинется и начнет орать чуть ли не благим матом: «Какой я тебе мужик! Казак я!».
Казак, казак – да еще какой! Лампасов, правда, не носит. Но на страже живого великорусского языка стоит с той же непреклонностью и решимостью, что и наши когда-то славные казаки на страже Отечества. Он, как ребенок, радуется малейшей поэтической удаче не только уже состоявшихся братьев-писателей, но и своих «малолеток»-студийцев (кажется, уже тыщу лет Макеев руководит литературной студией, созданной когда-то при Волгоградской писательской организации!), но, как коршун, обрушивается в святом гневе даже на маститых литераторов, ежели встретит в их стихах какую-нибудь несуразицу – а не замай русский язык! Вот так кондово он и живет. Не трухляво.
Эта кондовость и влечет к нему всю пишущую братию – всегда разную и не всегда хорошую. Впрочем, в людях Макеев разбирается так же хорошо, как и в поэзии. И всяких там мелких пакостников отшивает наравне с графоманами так, что мало не покажется. Авторитет Макеева настолько высок, что к нему даже «пакостники» относятся с величайшим уважением.
Можно ли говорить о макеевской школе в волгоградской поэзии? Вряд ли. Макеев слишком умен, чтобы всех «подстригать» под себя. Он находит в каждом начинающем авторе то, что называется «лица необщим выраженьем», и заставляет этого автора развивать это «необщее выраженье». Александр Леонтьев и, к сожалению, уже покойный Леонид Шевченко, Валерий Белянский и Лев Вахрамеев (все они, кроме последнего, давно стали членами Союза писателей, но и Вахрамеев, уверен, тоже скоро им станет) обратите внимание, какие они все разные. А все они когда-то прошли через макеевскую литстудию.
Эта книга не сочинялась нарочно. В нее собраны литературные заметки о творчестве поэта, посвящения и экспромты самых разных людей, написанные в самые разные годы. Кое от чего из опубликованного в этом сборнике придира Макеев опять-таки поморщится, но сильно пусть не обижается – все написано искренне и от души. Многие авторы совершенно не знакомы друг с другом, некоторые даже противоречат друг другу, но всем им одинаково близок Макеев. Уже это говорит о многом. Поэтому-то и «не надо плакать о былом» – жизнь состоялась. И творчество состоялось – «ржаные» поэтические книги Василия Макеева еще долго будут будоражить сердца читателей.
«Он как солнышко!» – восторженно прошептала мне на ухо одна моя знакомая, впервые увидевшая Макеева на литературной студии. Она, разумеется, имела в виду не его великолепно сверкающую лысину, а тот внутренний свет, который исходил от кондового русского поэта.
Он и впрямь как солнышко. Это солнышко сияет на небосводе волгоградской поэзии уже более сорока лет. Пусть сияет и дальше. И как можно реже омрачается тучами.
Сергей ВАСИЛЬЕВ
2007
Я беру на себя замечательную ответственность представить тебе нового поэта, я волнуюсь за первую вашу встречу – очень хочу, чтобы она имела большое продолжение.
Когда я прочитал стихи Василия Макеева, напечатанные в газете «Молодой ленинец», а потом услышал его на конференции молодых писателей Волгограда, я обрадовался и понял, что Макеев принадлежит поэзии, а поэзия принадлежит ему.
Природное чувство слова, эмоциональность, душевная щедрость, чуткость, красочность, острое поэтическое зрение – его сила. Выпускник 11-го класса Новоаннинской средней школы № 1 Василий Макеев – участник Всесоюзного телевизионного фестиваля молодой поэзии в Москве, посвященного XV съезду ВЛКСМ.
Поэзия его совсем молода, она застенчива и первозданна, мудра и глубока, в ее юном сердце клокочет большая любовь к родной земле и к родным людям. Это поэзия с широко открытыми глазами.
Не буду пророчествовать – предрекать, но если у Василия Макеева настоящий характер, если он не засуетится от первых испытаний успехом, то в недалеком будущем мы будем хорошо слышать его в нашей поэзии и узнавать по голосу.
Михаил ЛУКОНИН
1966
Открытие себя
О книге стихов Василия Макеева
В студию стиха постучался юноша. Он не знал, откроют ли ему дверь. А маэстро вышел и, едва увидев одни только глаза, сказал: «Входи, ты же поэт!».
Маленькая притча – о необыкновенно счастливой звезде Василия Макеева. При наших издательских скоростях кажется почти фантастическим то, что в короткий срок стихи безвестного деревенского паренька прошли дистанцию для нынешних времен огромного размера: от стола редактора до книжной полки читателя.
Можно понять литературных мальчиков, удивленно вопрошающих: «Как же это могло произойти?» В век, когда, кажется, рушится традиционная форма стиха, когда поэтизируются неоновый свет, рекламный щит, бензиновый запах, появляется вдруг человек, поющий о лопоухом подсолнухе, старинном платке, хуторской юродивой.
Но вспомните, что говорил Алексей Максимович Горький о Есенине: орган, специально созданный природой…
У Василия Макеева тоже своя естественная октава. Его голос не изломан уроками, которые многие юные поэты берут в различных литературных школах, не замечая, как, набираясь чужой техники, теряют свою манеру и постепенно становятся эпигонами.
Василий Макеев умеет сохранить в чистоте свой дар. Его книга рассказывает: смотрите, вот это я, вот это мой мир. И мы радуемся его изумлению, потому что оно искренне, первозданно. Можно говорить о наивности поэзии Василия Макеева. Но здесь наивность не просто домашняя, а та, которую почитали еще древние за то, что она стоит рядом с мудростью.
Ни мотороллерных скачек, ни любовных объяснений в лифте нет у Василия Макеева. Но ведь не ложные метафорические атрибуты XX века делают поэзию современной. «Физика элементарных частиц» в сегодняшнем стихе находит другое проявление. Если проследить эволюцию формы от Александра Блока до Владимира Луговского, то можно условно выразить движение так: развитие, расщепление поэтического осязания. Вспомните строки из поэмы В. Луговского «Москва»:
Мне ничего не надо. Я хочу
Лишь права сказки, права распадаться
