Александр Мирлюнди
Посвящается Рэю, Станиславу, и Олдосу
ИЗГНАНИЕ АЛЕКСАНДРОСА
Вступление
Ну вот, так расписался за эти сто с лишним лет, что даже не осталось места на внутренней стороне задней обложки. Вместо эпилога приходится писать вступление. Ещё один толстенный блокнот на тончайших вистиназовых листах исписал. Хотя, что ни говори, написано довольно блекло. Читатель не поймет и не почувствует и пятой доли от того, что меня окружало, что я чувствовал, да и вообще, как всё происходило и как всё звучало. Да и стиль не хорош. Да и стиля нет, если честно, а есть стилизация под допотопный роман. И нестыковки есть, да и как им не быть, если между некоторыми частями простои в десятилетия? Переписать бы всё это, но желания уже нет. А главное-времени.
«Зоя» ждет меня неподвижно на ровной глади воды невдалеке от дома.
Желтая утка из пелизины, приплывшая ко мне, стала для меня тем, кем был голубь для Ноя.
Я очень хочу, чтобы чья-то рука открыла эту обложку, и живой человеческий взгляд заскользил по этим строчкам. Если непонятно, то, наверное, вы уже направили на страницу сюэкль, включив функцию упрощения текста и перевод на Общеанглийский.
Я оставляю эту книгу на столе в Гостиной, которая, я надеюсь, наконец-то дождётся своих Гостей. Внизу, в подвале, сухофрукты, опресноки, и другие запасы. Есть даже вино. Разберетесь там, я все подписал. Почти всё время, с небольшими паузами, тут урожаи какого-нибудь фрукта или овоща, поэтому приятного аппетита!
Маленький атомный реактор должен быть в действии. Освещение к вашим услугам. Водопровод работает. Так получилось, что в насосе, качающем воду из Океана, я поломал фильтр. Я не знаю, чтобы было бы, если не поломал, и пользовался бы фильтрованной водой. Может, и не писал бы уже эти строки.
Ну вот и всё. Мне пора. Я благодарен каждому дню из тех 133 лет, которые я здесь пробыл. В горле у меня стоит ком. Я люблю здесь всё. Я плачу. Но я должен плыть. На черной мелигранитной плите сюэкля светится надпись «5 Шанхая 1014 год после Потопа».
Храни нас всех Господь.
Любящий и молящийся за вас Александрос Адамиди.
***
Вот я снова стою на краю узкой части острова, запрокинув голову вверх. Скоро снова настанет ночь на этой планете и, кто знает, может, облака разойдутся, и я снова увижу звезды на небе. И там, среди этой россыпи звезд, возможно, где-то и моя Земля. Хотя вряд ли ее отсюда видно без телескопа. Хотя какая разница. Хочется просто увидеть звездное небо. Очень хочется. За все эти годы, что я тут, я видел его только несколько раз.
Облака здесь, увы, постоянное явление. Так же, как и океан. Темно-серый и тихий. В смысле не как у нас- Тихий, не имя собственное, а тихий, потому что здесь ветра нет. И волн. Спокойная вода до горизонта. От этого спокойствия вначале хотелось сойти с ума.
Несколько лет назад между облаками случилась щель, то звезды отразились в океане. Боже, как это было красиво! Быстро-быстро пролетел звездный кусок со стороны пустоши, задев и меня, когда я, словно ребенок, воздел руки вверх, и на доли секунды посмотрев звездам глаза в глаза. Затем звездное отражение легло на тихую гладь океана, и поплыло большой серебряной рыбой к горизонту. Может, единственной рыбой на этой планете. Самой прекрасной. Я целых секунд десять провожал ее взглядом и даже махал ей рукой. Кто сказал, что свет звезд холоден? Нет, он обжигающий! Такой же обжигающий и горячий, как и взгляд местного солнца.
Я гулял днем возле поваленных длинных камней, когда увидел, как с моря приближается к острову большое огненное пятно. Очевидно, луч все-таки пробился сквозь тучи. Я быстро побежал, примерно представляя путь-траекторию этого пятна, лег на землю, и закрыл глаза ладонями. Несколько мгновений, и вот! Я в нимбе небесном! Я весь пылающий и горящий золотом словно архистратиг! Слезы лились из-под моих ладоней, и почти сразу испарялись, едва попав на виски. И пусть руки мои и незакрытая часть лица и покрылись сильнейшими ожогами буквально через несколько минут, я готов испытывать это чувство снова и снова хоть каждый день. Чувства прикосновения и единения с солнцем. Пусть и с чужим. Пусть это, оказывается, так болезненно. Потом и третий раз облака-небеса разверзлись, и волшебный кусок солнца пролетел прямо под окнами, но я даже не успел тогда выйти из дома.
Потом я счел гулянье возле камней хорошим знаком, и даже посадил тут в надежде, что прорастут, косточки, регулярно поливал их, и часами ждал кусочка солнца именно там. Но пока тщетно, если честно. Ну и пусть. Я люблю эти длинные белые камни, которые со временем стали мне напоминать поваленные древние колонны с моей родины, и поэтому они для меня тоже солнце. Солнце моего прекрасного Пелопоннеса, средиземноморья, великого амфитеатра…
Я бегу смеясь, за козленком, отбившемуся от стада. Как же мне хочется схватить его, обнять сильно-сильно и прижать к себе это маленькое чудо! Но только козленок этого почему-то не хочет, и убегает от меня. Мы вбегаем в оливковую рощу. Земля под моими ногами становится не горячей, а прохладной и приятной. Множество солнечных зайчиков, пробив листву, лежат и отдыхают на песчаной земле и особенно ярко мелькают на черной спинке убегающего от меня животного. Козленок спотыкается, падает, я успеваю почти схватить его, но он резво вскакивает, и бежит дальше. И вот роща кончается, солнце бьет в глаза и… Козленок, похоже, видит то, что за рощей, в первый раз. Он останавливается, немеет и перестает мемекать, пораженный и восхищенный величием, открывшемуся ему, и тут я хватаю его, поднимаю над этим воздушным пространством, и кричу: «Смотри, смотри, Патрокл, это Эпидавр! Э-пи-давр!». Великие камни впитывают звук, облагораживают его, увеличивают, насыщают глубиной, и со всей силой выталкивают обратно, и он, сливаясь с деревьями, с козленком, со мной, с самими камнями, несется громогласно вверх! Никакой геликоптер не даст вам чувства и радости полета, когда воздух, кажется, заполняет всего тебя и ты сам превращаешься в воздух. Когда-то давно, в допотопные времена, Эпидавром, или Эпидавросом, называли всю местность вокруг, но сейчас эти семь букв, словно семь нот, так ласкающие слух, являются только этой огромной чашкой, спускающейся неполным кругом к круглой плоской площадке на дне, словно вдыхающую в себя небо и воздух.
Счастье охватывает меня, и я начинаю танцевать на самом краю этого величественного сооружения с козленком в руках, рискуя упасть и покатиться вниз по каменным рядам. Но я не падаю, а танцую, танцую, танцую! И со мной танцует испуганный орущий козленок в руках, танцует оливковая роща, танцует воздух, танцует Эпидавр, и подо мной танцует вся Арголида. Да что там Арголида, весь Пелопоннес танцует со мной!
