(Марлен Дитрих – актриса и Эрих Мария Ремарк – писатель)
– Алло, алло! Эрих, это ты? Алло!
– Да-да, слушаю тебя, дорогая Марлен!
– Что-то не очень хорошо слышно. Действительно – ты?
– Ну, конечно я. Кто же ещё здесь может быть?
– Кто? Твоя ревнивая Полетт! Она частенько бросала трубку, когда я звонила тебе.
– Мне кажется все Вы, женщины, одинаковы!
– Милый, когда-нибудь я была способна на такое?
– Нет, не была. Извини. Ты – другая! Не волнуйся, родная, что с тобой?
– Да просто немного грустно стало. Мы давно не общались…
– Почему ты загрустила? Ты же всегда была настроена жизнерадостно!
– Ну, иногда бывает и взгрустнётся… Рада, что слышу тебя!
– Ты хочешь поговорить со мной, милая? Немного соскучилась? Наконец-то. Думал, забыла уже меня!
– Не забыла. Кто заменить тебя может, дорогой? Никогда у меня не было таких друзей. Ты же кладезь остроумия, мудрости, нежности.
– Жаль, что расстались. Сейчас бы были вместе, не приходилось бы грустить, думать о ненужных вещах, которые портят нашу жизнь.
– Не надо так, Эрих. Иначе я расплачусь. Вот буду держать трубку, и реветь, как совсем глупая, никому ненужная, совсем ненужная чудачка.
– Тебе не хватает ласки, внимания. Жизнь сейчас послевоенная, грубая. Пойди—ка, докажи этим парням, с косой саженью в плечах, что надо всё-таки оставаться людьми. К женщине относиться именно, как к женщине. А тем более к такой, как ты. Ты – вообще, необыкновенная женщина! И всегда выделялась среди других, как яркая звезда. Красивая, образованная, рафинированная!
– Знаешь, стало немного легче от твоих слов. Ты всегда говоришь мне такие тёплые, хорошие слова, о которых другая женщина и не мечтает. Может быть, даже ты прав – я необычная:
В прокрустово ложе
Обычности —
Меня не уложишь,
А что мне от этого?
Грустно, всего лишь…1
От этой непохожести на других, я всегда имела одни неприятности.
– Да, понимаю, милая! Ну, выкладывай, что там у тебя на душе.
– Что на душе? Ох, много уже накопилось чего-то грустного, обиднго, совсем и не нужного. Но с чем приходится мириться, жить.
– Не волнуйся. Главное, успокойся. Не всё потеряно.
– Я спокойна, Эрих! Но всё-таки нелегко у меня на сердце…
– Да – да, слушаю… Что такое?
– Да всё из-за дочери. Она меня ненавидит. Какова будет моя старость, даже не знаю…
– Ну, какая ещё старость, дорогая? Ты в самом расцвете…
– Не шути! Нехорошо шутить над стареющей, заброшенной женщиной…
– Нет. Не шучу! С чего ты взяла?
– Ну вот, она мне столько неприятия выказывает, попрекает, что я её не растила. А она забывает, что если б растила, то на что бы мы жили? Не понять мне эту молодёжь. Как скорчит недовольное лицо, так просто хочется сжаться… Упрёки, укоры, ни одного ласкового слова…
– Ну, так я тебе скажу это слово: ты милая, хорошая, заботливая мать. Старалась обеспечить дочку, её папу и даже его возлюбленную, гувернантку дочери…
– Нет, всё не довольна она. Самое главное – нет душевности – дерзит в лицо, делает достоянием общественности все мои недостатки и просчёты. Зачем всем знать, как я одеваюсь, какое у меня нижнее бельё, что ем, что пью, ну даже, с кем сплю! Вернее спала. Сейчас уже смешно об этом говорить. Всё-всё рассказывает, вплоть до того, что во мне ничего хорошего, одни недостатки. Поэтому даже лишний раз и на улицу выходить не хочется, чтоб пальцами на меня не показывали…
– Зачем кому-то показывать на тебя пальцами?
– Ты не знаешь людей!? Они всегда ищут, как бы порыться в чужом грязном белье. Скажи, зачем ей надо меня позорить? Сама не стала знаменитостью, за это и мстит?
– Ну, ну, успокойся! Да и будь выше людских сплетен! Люди – немощны. Своё их раздражает, хочется порыться в чужом, дабы сказать себе: – Ого, есть и похуже меня!
– Эрих, видимо, ты не понимаешь, о чём я!
– Да всё я понимаю. Но что можно изменить?
– И не говори. Когда я прочитала недавно книгу рассказов одного писателя, была потрясена. Поэтому и звоню тебе. Захотелось дать выход своим эмоциям.
– Что это за писатель? Я читал его? Современный?
– Да, современный. Есть у него один рассказ «Телеграмма». Прочитала и расплакалась. Вспомнила свою дочь, и стало горько. Жить на свете расхотелось…
– Кто это и что за рассказ? Почему он так взволновал тебя! Ты же у нас – стальная орхидея.
– Это – русский писатель Паустовский. А рассказ о том, как взрослые дети предают своих слабых, беспомощных, старых родителей, будто их нет вовсе. Просто нет, и всё!
– Так о чём он, этот рассказ – подробнее?
– Мать некоей девушки живёт одна в сельской местности, а дочь разъезжает по Ленинграду, пишет статьи о писателях, скульпторах, творческих людях, заботится о них, а о маме и не вспоминает. Соседи её мамы писали ей – мама ослабла, болеет. Плохо с ней, приезжайте! Она и бровью не повела. Только немного денег ей высылала. Наконец совесть заела, надо маму всё-таки навестить. Решилась. Ведь даже посторонние просят. Приехала, а муму давно уже схоронили. Она, за кусты, и, пригибаясь, убегала к себе назад, чтоб не встретить осуждения в глазах местных жителей.
Вот какая жизнь у нас, стариков, такова и благодарность наших детей. Если бы он был рядом сейчас этот Паустовский, когда я прочитала рассказ, я бы встала бы перед ним на колени и поцеловала бы ему руку за такую горькую жизненную правду.
– Да, нелегко такое читать, согласен… Мне самому, пока ты рассказывала, стало не хорошо.
– А переживать такое в самой жизни ещё труднее, Эрих. Поэтому я и взволнована. Вспомнила своё и звоню тебе, и чуть ли не плачу.
– Да, случай жизненный. А почему называется этот рассказ «Телеграмма»? Я не увязал одно с другим.
– Потому, что соседи видели, мама этой молодой девушки, оставленная без попечения, уже умирает, а дочь не приезжает. И соседи взяли на себя смелость успокоить мать. И чем? Сказали – дочь дала телеграмму, уже едет сюда. И с этими словами ожидала мать свою кровиночку, надеясь, та приедет проститься. Ведь едет же. Вот-вот – будет здесь. Скоро она её поцелует, приласкает, взглянет ей с любовью и благодарностью в глаза… Мать уже не тревожится, не волнуется, она ждёт. Ловит каждый шорох, чтоб не пропустить миг, когда войдёт чадушко родное, вспыхнуть радостью, засиять уходящим солнышком ясным, дабы доченьку не испугать. Она будет лежать, держать родную за ручку и Бог примет её душу, доченька передаст её Самому Господу….
