Алина Иохвидова - Израильские зарисовки

Коль в груди у нас ещё трепещет

Сердце при мысли о Родине своей,

И у врат Востока блещет

Взор, обращённый с надеждой к ней,

Знай, жива, жива ещё надежда,

Не погибла ты в сердце моём, —

Жить свободным народом, как прежде,

В той земле, что зовется Сион.

                         Нафтали Герц Имбер, «А Тиква»

(«Надежда»,  гимн государства Израиль, перевод  мой – А.И.)

– Это Израиль, детка! (Из блога)

– Мама, пообещай, что ты об этом не будешь писать рассказ.

– О чём это?

– О том, как вы с папой в квартире новые унитазы поставили, а старые выбросили.

– Клянусь!

                        (Из разговора с дочкой)

Дав такую торжественную клятву, я вынуждена её держать. А жаль – эта история тоже увлекательна и поучительна. Главное, я ни о чём таком и не собиралась писать, но, как только дала клятву, тут же мне невыносимо захотелось воплотить происшествие в рассказ. Однако ничего не поделаешь, приходится писать о другом. Хотя, все же порой и заносит на привычную тематику. Ибо из песни слова не выкинешь.

Но обратимся к нашей главной теме.

Столько уже всего написано об этом «великом переселении» одного народа. Конечно, того самого, маленького, но гордого. Который «вдарился бечь» из разваливающегося или уже развалившегося Союза Советских Социалистических Республик. Разумеется, в Израиль, поскольку особенного выбора не было.  Несмотря на очень схожую схему побега, у каждой семьи, у каждого человека этот исторический процесс протекал индивидуально, поэтому хочется вспомнить всё, что в ту пору происходило, пока это окончательно не стерлось из памяти.

Почти все имена собственные, кроме кличек животных, изменены.

Анахну по

– мы уже здесь, или

Welcome to Israel

У Стены Плача. Иерусалим, 1992 г.

Девяносто второй год, лето… Жара и духота Тель-Авива… Наш самолет прибыл в аэропорт им. Бен-Гуриона на рассвете, мы практически не спали всю ночь, так как вылет задерживался. В памяти остались какие-то тяжёлые картины: вот улетает средних лет женщина с парализованной матерью. Та лежит на раскладушке, не может руки поднять. Боже мой, куда они летят, на что надеются? Может быть, думают, что израильские врачи совершат чудо, и мать поднимется на ноги? Хотелось бы верить в такое, но как-то трудно… Да и сами-то мы, на что надеемся? Ведь получали уже много писем с не очень обнадеживающей информацией: работу найти трудно, особенно по специальности, квартиры дорогие (как раз в тот год репатриантов отпустили в «свободное плаванье», выдавая какие-то суммы на съём жилья у частных владельцев, и цены сразу же улетели в небесную высь).

 Но мы стараемся не думать о неприятном: «переживайте неприятности в порядке их поступления». В конце концов, мы сохранили российское гражданство и даже квартиру, вернее, ее остатки. Дипломы с нами, книги едут по морю, знания не куплены, здоровье еще пока есть – не пропадём. Да и не совсем на пустое место едем, там родня, знакомые и друзья… Как выяснилось очень скоро, последние соображения и надежды были весьма наивны… Но об этом не хочется вспоминать, вернее, как-нибудь в другой раз. Сейчас просто пытаюсь ухватить обрывки впечатлений, каких-то мимолетных встреч, образов. Почти все имена и фамилии изменены.

Вот мы прошли таможенный и пограничный досмотр, вот перешагнули черту, отделяющую нас от того, что было родиной. Как это дико: было родиной! Нет, что бы ни случилось, она всегда таковой и останется. Хотя это понятие претерпело в нашем сознании очень большие изменения.

В нашей группе репатриантов есть семья, на которую мы обратили внимание еще тогда, когда нас инструктировали в израильском консульстве. Их, как и нас, трое, только у нас дочка, а у них сын, примерно такого же возраста. Внимание привлекло то, что глава семьи все время спрашивал, как перевозить котёнка. Все интересовались, сколько багажа можно взять, сколько золота и денег, а он все о котёнке. Мы его хорошо понимали, хотя нашу Катю мы с собой взять не решились, отдали в «хорошие руки». Все равно, на сердце буквально скребли кошки: как она там, без нас. А вот эти везут котёнка… Жена худенькая, беленькая, большеглазая. Явно русская. Разговорилась с каким-то израильтянином, рассказывает, что немного выучила иврит. Что же выучила? «Ани роцЕ леэхоль» – «Я хочу есть». Израильтянин поправляет: «Не роцЕ, а роцА». Я уже знаю, что в иврите женский и мужской род различаются при спряжении глаголов в настоящем времени. Все не как у людей! Но эта женщина молодец! Зрит в корень! Господи, что же с нами будет?

В самолете стало немного веселей.  Приходилось слышать много жалоб на обслуживание в самолетах «Эль-Аль». Уж не знаю, то ли нам особенно повезло, то ли израильтяне старались выглядеть получше, но обслуживание было отличное, и кормили вкусно, а это, как известно, самое лучшее успокоительное средство во время перелёта. Развлекал нас также и вышеупомянутый котёнок. Его разрешили взять с собой в салон, а хозяева окрыли клеточку, чтобы он немного поразмялся. Котёнок не заставил себя просить и начал бегать и скакать по салону. С трудом удалось его отловить и водворить на место. Мы тогда еще не знали, что эта семья будет жить с нами по соседству, сын Саша будет некоторое время ходить в одну школу с нашей дочкой, а потом Татьяна заберет сына и уедет с ним обратно в Пензу, оставив мужа Валю мерзнуть зимой в нетопленой квартире в Тель-Авиве вместе с котёнком. А котёнку Фильке не суждена долгая жизнь: в ту же зиму он погибнет на улице, наверное, от хулиганов-мальчишек. Такая вот история.

Полёт длился всего часа три-четыре, вскоре стало светать, а к Тель-Авиву мы подлетели уже на рассвете. Вот оно, Средиземное море, красные крыши Южного Тель-Авива и Яффо! Ура, мы благополучно приземлились! Нам разрешают покинуть самолёт. Дочка дёргает меня за рукав: смотри, вон дядька запихивает в дорожную сумку самолетный плед. Так и есть, и нимало не смущается, что это видит бортпроводница. Н-да, этот, видимо, тоже не пропадёт. А, может, у него, «крыша поехала» от всего этого «балагана» (на иврите это слово означает примерно то же, что у нас «бардак» в переносном значении).

Итак, мы втроем на «земле предков» (моих, преимущественно), но эта земля пока что свелась для нас к залу ожидания для «олим ходашим», т.е. новых репатриантов. Нас, конечно, встречают не с оркестром, но для детей приготовлены подарки, всякие шоколадки и конфетки. Хочу взять пакетик для дочки, но вдруг сохнутовская дама делает отрицательный жест: вам не положено! Почему? Наверное, из-за того, что наша тринадцатилетняя дочь, довольно долговязая девица, выглядит старше своих лет. Хочу объяснить это даме, но тут уж дочка вцепилась мне в рукав и умоляет не спорить. Ну, ладно, не хочешь – не надо, обойдёмся и без конфет. Только спустя много лет она призналась, что ей было очень обидно. Напрасно я не настояла на своём, ведь такие детские обиды западают в душу надолго. Впрочем, это было только начало, подобных обид накопилось за те без малого три года, что прожили в Израиле, изрядно. И если мы, взрослые, ко многому относились спокойно, с пониманием (в самом деле, «автобус не резиновый», всем тяжело, почему нам должно быть легче), то ребёнку многое очень трудно было объяснить. Так она там и не прижилась. И даже сейчас, когда рассматриваю фотографии тех лет, вижу, что ни на одном из снимков она не улыбается. Как будто ей стянуло лицо какой-то маской. Другие дети быстро привыкли к новой жизни, залопотали на иврите, а она долго вообще молчала, почти не говорила. А в первый же день, когда, наконец, родственники привезли нас в свою квартиру, она разрыдалась и произнесла, чуть не впервые после долгого молчания, слова, от которых мне стало совсем нехорошо: «Куда ты нас завезла?»