Лежа на диване, я читаю странную книжицу. Мягкий переплет, голубая обложка с красным сердцем и надписью «Сила внутри тебя». 1998 год.
В моей маленькой спальне (она же мастерская) в метре от дивана, на большой столешнице в углу – промышленная швейная машина 22 класса, рядом – оверлок и гладильная доска. Над ними почти во всю ширину полустенка – длинная лампа дневного света. Всю оставшуюся площадь комнаты занимает огромный стол. На нем – стопка тканей, ждущих кроя, пестрая гора подрезки от сшитых уже вещей, лекала, жестяная баночка из-под леденцов с булавками, несколько портновских ножниц. На полу валяются огрызки разноцветных ниток. Я работаю до изнеможения и – сразу спать, не до уборки.
Луиза Хей пишет: «Посмотрите на свое жилье. Его состояние говорит о том, как вы к себе относитесь». Я посмотрела на комнату и ужаснулась.
Под потолком виден рисунок обоев – орнамент из розовых цветочков с позолотой. Остальная часть стен просто шершаво-бумажная, цвета неотбеленной бязи. Рисунок стерся, и мой глаз, как впервые, видит результаты детских экспериментов: карандашные цветные кракозябры и жирные пятна от пластилина. На окне – несколько слоев белой краски, поверхность рамы неровная, словно переболела оспой. Ее стыдливо прикрывает куцая штора из полосок оставшейся ткани с купленным где-то за бесценок кружевом.
– Легко сказать! А где взять деньги хотя бы на обои? – вслух подумала я и испугалась своего голоса.
У меня растут двое детей. Старшему Гришке десять, а Лере всего три. Вова, мой гражданский муж, жил и работал на Сахалине и погиб прошлой осенью. А за четыре года до его смерти я в песцовом полушубке с пятилетним Гришкой сбежала от него, не выдержав золотой клетки. В то время очень трудно было купить билеты на самолет. Так приспичило, что я собралась за час:
– Куда есть билеты? – интересовалась я в кассе каждого аэропорта.
Из Южно-Сахалинска мы улетели в Хабаровск. Из Хабаровска – в Красноярск. В Красноярске чудом достались места в Новосибирск, в аэропорту Новосибирска – в Челябинск. Из Челябинска летели на старом ревущем самолетике, который казался картонным: его весь полет трясло, а я молилась. Так мы попали в Пермь. Я стремилась в любой город ближе к родительскому дому – практически в нищету.
Почему? Муж запрещал мне работать, а творчества у плиты мне не хватало. У нас была страстная любовь, Вова меня баловал: иномарка, шуба, новейшая японская техника. У Гришки заграничные игрушки: машина с сиреной на пультуправлении, автоматы разного калибра, ярко-желтый подъемный кран – уменьшенная копия настоящего. Ими хотят играть все взрослые мужики. Я ездила на пурпурном японском автомобиле с черно-красными бархатными сиденьями и встроенным холодильником в салоне. От скуки покупала дорогие продукты и вещи. В нашем гараже стоял темно-синий кадиллак с сиденьями из натуральной кожи.
– Зачем он нам? – интересовалась я.
– Это выходная машина, Лен. Для праздников, – просто отвечал Вова.
Свежие абрикосы в ноябре? – в Перми люди о таком даже не мечтают, а на Сахалине килограмм стоит как перелет в Москву, но продается. По рецепту из журнала BURDA я пекла зимой пирог из свежих абрикосов. Однажды купила себе золотое кольцо. Мне не нравилось, но все мечтали о таком. Я носила его на пальце, и оно навевало на меня невыносимую тоску. А Вова все время спрашивал:
– Что тебе еще нужно, Лен? Катаешься как сыр в масле.
– Я хочу работать! Мне скучно дома.
– Чтобы на тебя пялились мужики? Занимайся домом. Разве дома работы мало?
– Я хочу быть в коллективе, Вова! Как ты не понимаешь?
Я нашла в газете объявление и пошла учиться на первые попавшиеся курсы. Они оказались бухгалтерскими. Все удивлялись:
– Ты планируешь бухгалтером стать?
– Нет! – отвечала я. – Просто интересно, пригодится!
Вова встречал меня на своем, всегда идеально чистом, автомобиле Nissan Cedric. Я выходила после уроков с блестящими глазами, а он безбожно ревновал. И я не выдержала.
Я вернулась в жизнь, которой жила до экспериментального замужества, и снова села за швейную машину. В моих жилах течет кровь белошвеек нескольких поколений. Работаю на себя, а не на дядю, без праздников и выходных. В отцовской трехкомнатной квартире папа с мамой спят на диване в гостиной, в комнате поменьше – мои дети, а я – в своей мастерской. Пашу с утра до ночи, родители присматривают за детьми, едим мы в основном картошку. То Грише надо что-то купить, то Лере. Перебиваюсь с копейки на копейку и, например, купить торт я не могу даже на праздник.
В Перми самые популярные торты кришнаитские – с вареной сгущенкой, курагой и грецким орехом. Я пробовала такой пару раз у подруги. Они в то время продавались в каждом магазине – как только их видела, слюни текли до пят. Хорошо помню, как однажды, получив расчет за выполненный заказ выше обычного, днем, когда никого не было дома, я купила маленький квадратный тортик и в один присест в тайне от всех съела.