За окном весело грохотали грузовики, перекрикивались на незнакомом языке рабочие, перекрещивались, шумя и подмигивая, стрелы башенных кранов. Они калякали в воздухе причудливые знаки, и я в сотый раз подумал: это неспроста. Наверняка краны так пишут послания инопланетянам или, на худой конец, спутникам в космосе: «На стройке все спокойно, не волнуйтесь за нас». Или наоборот: «Кончается кирпич. Срочно сбросьте пару тонн». Космический спутник открывает люк и выворачивает на Землю тонны кирпичей, на кого бог пошлет. Не в Россию, так в Африку, не в Москву, так в Урюпинск, – какая разница! Кирпич всем нужен.
Я перевернулся на другой бок. Что за ерунда лезет в голову в четыре утра! На улице было темно, а мою комнату освещал бесстыжий прожектор со стройки.
Стройка достала всех. Она, видите ли, какая-то супермегасрочная, поэтому работа не останавливается ни на минуту. Ей все равно: день или ночь, контрольная у тебя завтра или ты прогулять надумал… Все-рав-но. Если ты живешь рядом со стройкой – сам виноват. Сиди и слушай круглые сутки, как громыхают грузовики, шумят краны, перекрикиваются не по-русски строители.
Строителям можно корчить рожи – так они близко. В окно не высунешься без того, чтобы не поймать чей-нибудь любопытный взгляд, хотя живем мы на третьем этаже. А еще сейчас весна, жарко, у нас все окна нараспашку. Того и гляди: залезет в комнату какой-нибудь любопытный строитель, рассядется в моем кресле и начнет болтать на тарабарском своем языке…
Чепуха, конечно, а все же неуютно с этими строителями. Они какие-то чумовые: все время кричат, поют… А уж как они галдят, садясь в автобус, когда приезжает другая смена! Таких воплей я не слышал даже в зоопарке. А чтобы так автобус шатался, я вообще никогда не видел, даже в кино. Мне еще повезло: я не понимаю, что они там кричат. Вот продавщица из нашего магазина – все понимает. Ей деваться некуда: три смены строителей три раза в сутки заходят к ней, чтобы купить себе на обед пива и колбасы. В очереди стоять они не умеют, внятно объяснить, что им надо, – тоже. Но продавщица все понимает и терпеливо обслуживает. Она ласково называет строителей «чебурашками».
– Здравствуй, чебурашка.
– Бла-бла-бла.
– Два светлых и салями?
– Бла!
– На. Вали быстрее, не создавай очередь.
Строитель торопливо уходит, шелестя пакетом, чтобы, отобедав, петь с друзьями у меня под окнами.
Так и живем.
За окном громыхнул особо громкий грузовик и крикнул что-то особо горластый чебурашка. Четыре утра, завтра контрольная. Я не ботан, но мне будет обидно получить сниженную оценку из-за чебурашек. Так что спать, спать… По боку грузовики. Стройка идет не первый месяц, пора бы уж привыкнуть.
– Дэн…
Это Саня, мой младший брат. Он еще не вышел из того возраста, когда боятся темноты и ночных шумов. Вот и вскакивает по ночам, перебегая спать то к родителям, то ко мне. Все, уснуть сегодня, кажется, не удастся.
– Заходи, не стой. Сейчас я тебе на кресле постелю.
– Денис, не надо.
– Не надо?
Саня хлюпнул носом и в сотый раз за последнюю неделю сообщил:
– У меня в комнате кто-то есть.
Это уже начало приедаться. Раньше Саня просто боялся – и все. Молча приходил среди ночи, тихонько разбирал себе кресло-кровать и ложился. Я вставал утром, натыкался на спящего Саню и не помнил, как он пришел, потому что брат у меня вообще-то деликатный, почем зря будить никого не станет. А на прошлой неделе у него появился вполне конкретный глюк, и его «у меня в комнате кто-то есть» я и родители слышим по двести раз за ночь. Проверяем, конечно, надо же ребенка успокоить. Только Саня не успокаивается, талдычит свое. «Кто-то есть» – и все тут. Вариант потихоньку перебраться спать ко мне или родителям его уже не устраивает. Он боится, что тот, кто сидит у него в комнате, переберется следом. Логично, конечно, только от этого не легче.
– Брат, тебе сколько лет?
– Семь.
– Большой уже, первый класс скоро закончишь.
– Я не вру, Дэн, правда. Он залезает с улицы в окно, садится в кресло и рассказывает страшные истории.
– По-русски?
– Да.
– Тогда врешь. В окно с улицы к тебе мог залезть только кто-нибудь из сумасшедших рабочих со стройки. А они по-русски не говорят.
– Ну правда!
– Закрой окно.
– Так закрыл!
Это было уже слишком. Я стараюсь терпимо относиться к Сашкиным страхам. Потому что, когда не стараюсь, отец напоминает мне те светлые времена, когда я сам был мелкий и перед сном тыкал шваброй под кровать, чтобы выгнать всех чудищ (а, сознаюсь, крайне неприятно, когда тебе напоминают такие вещи). Но всю неделю еженощно вставать и разгонять Сашкиных чудищ, мягко говоря, утомительно.
– Уломал, брат. Найди в шкафу мой спальник и пенку, заночую сегодня у тебя.
Радостный Сашка полез в шкаф. Я глянул на часы: «заночую» – сильно сказано. Скоро пять утра, через два часа вставать в школу. Какой длинный нынче май! Скорее бы уж экзамены да каникулы!
Утром Сашка сказал мне «спасибо», и я ему буркнул:
– Расти уже быстрее.
Ко мне чудище не пришло. Кто бы сомневался! Зато на жестком полу я так намял себе спину, что все утро ходил, как модель по подиуму: прямо и задрав подбородок, чтобы проглоченная линейка не проткнула нёбо.
Мать за завтраком долго смотрела на меня, потом потянулась через стол и взъерошила мне волосы:
– Светлеешь, в меня.
– Да? – Я глянул в зеркальную дверцу серванта. В самом деле: я стал блондином, почти как Сашка. – Не замечал.
– Сама только заметила. Вы оба – мои мальчики.
Отец пробормотал что-то вроде: «Не только твои». Сашка быстро бросил: «Не хочу есть» – и ускакал. Я уже через пять минут забыл, что у меня такое с волосами: ну светлею и светлею, подумаешь! Но в школе мне напомнили.
Еще в гардеробе меня поймал Леха-одноклассник, оглядел мою шевелюру и завопил во всю ивановскую:
– Дэн покрасил волосы! Денис, тебя не устраивает твой натуральный цвет? Хочешь поговорить об этом?
Я хотел вмазать ему, но Леха успел убежать. Придурок, что с него возьмешь…
Но когда я вошел в класс, все уже хихикали и косились на меня. Леха, сорока в джинсах, постарался.
– Дэн, какой яркий цвет! – восхитилась Гулимова. – Что за краской ты пользуешься?
– Скипидаром живичным. Заливаешь в штаны и бежишь со всех ног в надежде, что по дороге попадется парикмахерская, где тебя поймают и покрасят, чтобы гаишники за версту видели.
Гулимова сделала квадратные глаза в попытке переварить, что я такое сказал. Дура!
Звонок меня спас. Но ненадолго, как и ожидалось, а только на сорок минут. Потом пришлось отбиваться, как пару лет назад, когда мы только переехали и я был новеньким в этой школе. За сегодняшний несчастный школьный день я раздал, наверное, десяток подзатыльников, устроил, наверное, пятнадцать драк, а уж сколько раз мне пришлось отбрехиваться словами…
