Пронизав толщу стен, откуда-то донесся надрывный скрежет поднимающегося моста, неожиданно резко и неприятно распоровший тишину, до этого мига нарушаемую лишь звуками медленно и тягуче падающей воды, просачивающейся сквозь трещины. Человек не мог видеть в темноте, но перед его глазами стоял образ капли, сначала маленькой, затем растущей, распухающей, подобно спелому плоду, и, наконец, неохотно расстающейся со своим убежищем и разбивающейся в ничто.
Человек вздрогнул и повернул голову, пытаясь установить, откуда послышался звук. Мост, по которому он взошел сюда, поднимали, и это будило в его душе нечто вроде паники – хотя он и не хотел себе в этом признаваться. Он, пришедший как гость… но, похоже, здесь не очень любят гостей.
Его сопровождающий бесследно исчез, растворился, пробормотав непонятные ему слова, и оставил его одного среди мрачных стен подземелья, секретов которого он не знал. Что, если за ним не вернутся? Если бросят его здесь, в угоду мучительнейшей из смертей – умереть, заблудившись в подземном лабиринте, изнемогая от голода и жажды… стеная все слабее и слабее, приткнувшись к какой-то из безмолвных плит?… При одной мысли об этом у него похолодели кончики пальцев, и он сглотнул слюну, отгоняя темное видение. Его труп останется догнивать здесь безвестным, покинутым без святого благословения, а душу поглотит Ад. Нет, они не дерзнут поступить так с папским посланником… хотя Папа далеко, и станет ли он утруждать себя поисками одного из своих многочисленных, пусть и вернейших слуг?
Отсвет факела, воткнутого в кольцо над каменной стеной, падал на лицо нунция. В мерном дрожании слабого света оно казалось непоколебимо спокойным и надменным, но где-то в глубине темных пронзительных глаз притаилась тревога. Страх. Что-то в атмосфере этого подземелья, в удушливо сыром воздухе, пропитанном испарениями, пробуждало в нем самые первобытные инстинкты, укрепляло в худших подозрениях, которые только появились у него при виде замка.
И почему судьбе было угодно забросить его именно сюда? О нравах Великого Инквизитора дурные слухи доходили до Мендосы, однако он не чаял убедиться в этом воочию. И вот он здесь, словно крыса, угодившая в капкан. Нунций снова оглянулся, пытаясь разглядеть в дрожащем полумраке уходящего вбок коридора хоть какие-то признаки жизни.
…Нунций считался любимчиком Папы. Именно ему Его Святейшество не раз поручал самые важные и трудные миссии дипломатического характера. И он имел достаточно сноровки и здравого смысла, чтобы многократно оправдывать исполненное высочайшей благости доверие Папы. Его нынешнее поручение, как его предупредили, было не столько трудным… сколько в достаточной мере щепетильным. Святая Церковь светла и всевидяща, и ей надлежит блюсти всех своих агнцев, особенно самых верных и ценных, дабы они не сбились с пути. Но если…
Что это?! Нунций отшатнулся, вжавшись спиной в стену. Пламя факела сбилось, как чье-то неровное дыхание, затрепетало, и на какую-то секунду он увидел лицо у противоположной стены. Бледное застывшее лицо с провалами вместо глаз пронизывающе взглянуло на него. На миг, и видение исчезло. Нунций обмяк, чувствуя, что его бьет нервный озноб. Он видел это ясно и отчетливо, страшное лицо со ржавыми высохшими губами. По легендам, что рассказывали в народе, души тех несчастных, заживо замурованных в стены подземелий, навсегда остаются привязанными к своей вечной темнице. Они ждут, подстерегают здесь своих мучителей, и горе тем, кто с нечистой душой остается в одиночестве с подземным лабиринтом…
Нунций вздохнул и порывисто перекрестился. Про себя пробормотал короткую молитву, просящую Господа принять неприкаянную душу. И, казалось, услышал легкий бесшумный вздох.
Свет факела над головой словно бы ослабел, грозя погаснуть и погрузить коридор в кромешную тьму. Теряя остатки самообладания, нунций сделал несколько шагов назад, оглянулся. Мрак был спереди и сзади, он сгущался, окружал его. Он был близок к тому, чтобы, сломя голову, броситься бежать, куда угодно – только подальше от этого места! – взывая о помощи. Рука его скользнула под накидку, где вместо положенной по сану сутаны он носил плотный камзол, надежно защищающий от ветра и сырости. Здесь, в потайном кармане спряталось лезвие маленького почти невесомого кинжала, пропитанное ядом. Церковь не нуждалась в оружии, но в кинжале была необходимость на крайний случай – для врага или, скорее, для самого владельца. Иногда вовремя умереть намного важнее, нежели цепляться за жалкую тщетность плоти.
Легкое прикосновение к правому плечу заставило его мгновенно прийти в себя. Он так и не понял, с какой стороны появился монах. Сделав нал собой усилие, нунций выпрямился и незаметным движением убрал руку из-под накидки. Жестом сопровождающий предложил ему следовать за ним.
…Он успел несколько раз сбиться со счета, минуя бесчисленные повороты, пространство подземелья то стремительно расширялось, свод уходил вверх, то смыкалось до узких неприглядных проходов, рассчитанных на одного человека, прежде чем, наконец, снова увидел свет. Величественные каменные ступени, по которым он спустился вслед за сгорбленной спиной монаха, привели его к проему в стене, за которым подземное пространство снова расширилось. Он оказался в просторном каменном мешке, посреди которого полукругом пылали яркие факелы, вкопанные в землю. Воздух здесь был сырой, но не спертый.
Перед ним, у противоположной стены, освещенной факелами, нунций увидел белую плиту высотой в человеческий рост. Она выделялась на фоне серых стен. Плита была чем-то испачкана, чем-то темным, словно проступающим сквозь камень пятном. В его очертаниях было что-то до боли знакомое. Секундой позже нунций догадался, по лицу пробежала мимолетная гримаса скорби. Пятно было силуэтом человеческой фигуры. Так вот, значит, где он очутился. В темнице, камере пыток. Месте, где грешники искупают свои провинности.
Взгляд его, с трудом оторвавшись от ужасного, завораживающего зрелища, скользнул вглубь пространства мешка, и тут же нашел новое подтверждение своей догадке. В правом углу, возле железной решетки он увидел скорчившуюся человеческую фигуру. Мужчину. Голова его свисала вниз, и он не мог рассмотреть его лица, но видел, как с подбородка струилась кровь, наполовину смешанная со слюной. Он был еще жив. Подле него находился полуголый мускулистый стражник, сильно смахивающий на палача. В правой руке он держал деревянное орудие с металлической рукояткой и расщепленным окончанием. Такое, обрушиваясь на бренную плоть, приносит страшную боль и невыносимые страдания, а щепки остаются в теле, не давая им утихнуть. Похоже, жертва потеряла сознание от боли. В воздухе сладковато-тошнотворно пахло чадящими факелами, кровью и потом. «Помилуй Господи и Святая Дева Мария», – с растерянным отвращением, смешанным с жалостью, подумал нунций, невольным жестом сжимая распятие на груди, словно призывая Бога в свидетели.
