– Когда я был мальчонкой, носил я брюки клеш, – напевал отец, монотонно покачиваясь на стуле, – соломенную шляпку, в кармане финский нож. Папашу я зарезал, мамашу я убил…
– Сереж, – словно от зубной боли поморщилась мать, – что ты всякие гадости поешь? Какой пример ты детям подаешь? Что они подумают?
– Рано им еще думать, – он по акульи осклабился. – Молоды вы еще думать, – протянул руку и щелкнул Федю по носу. – Так, Дядя?
– Так точно! – бодро ответил Федя, отклонившись назад, чтобы избежать следующего щелчка.
– Вот, вишь какая дисциплина, – умилился отец. – Как в прусской армии.
– В прусской армии тараканы были, – мать временами была забубенной. – А у нас тараканов нет.
– А мы заведем, – голосом отца Дяди Федора из мультфильма про Простоквашино сказал отец, – чтобы полный дом тараканов, всякие там прятки-салочки.
С учетом того, что он носил бороду и свитер, как у отца Дяди Федора, сходство было просто пугающим.
– Совсем ты тронулся, Сергей, – мать поцокала языком, – окончательно и бесповоротно. Тебя надо в дурку отправлять, пока ты не начал голым бегать по крышам на четвереньках и выть на полную луну.
– Чего это я буду выть на луну? – пожал плечами отец.
– А чего вы, психи, на нее воете?
– Я откуда знаю? – отец снова пожал плечами. – Я на нее раньше не выл.
– Вот и пора лечить, пока не знаешь.
– В моем случае медицина бессильна, – отец скорчил страшную рожу и внезапно ударил меня левым локтем в лицо.
Но я, зная коварную натуру папы, был настороже и качнулся назад, одновременно закрываясь руками.
– Молодец, Кеша, – похвалил отец, – реакция в норме, – махом допил чай из моего стакана и встал из-за стола. – Пора на работу – меня ждут глобальные дела, масштаб которых сумеют оценить лишь потомки, – напялил снятую с висящих на стенке лосиных рогов, вместе с мебелью и посудой оставшихся от прошлых жильцов, коричневую фетровую шляпу. – Осваивайте дом, дети мои, постигайте новый мир.
– Только на чердак не лазьте, – строго сказала мать. – Неизвестно, – выразительно посмотрела на отца, – что там и как…
– Не выдумывай ты, – слегка напрягся отец. – Все там нормально. Никаких ночных ахов-страхов нет и в помине. Ладно, обживайтесь, пока мы скотом не обзавелись. Потом некогда будет, – вышел из дома.
– Оптимист, – мать тоже встала. – Но вы все равно не лазайте: там потолок тонкий, из оргалита, провалитесь за милую душу. Мне пора, вы тут не вздумайте дурью маяться, а то приду и накостыляю! – ушла.
– Как думаешь, почему те, кто жили здесь до нас, не забрали свои вещи? – спросил брат.
– Не знаю, может директорам дом с вещами дается?
Директором отца устроил двоюродный брат Леонид Филиппович Федосов, начальник цеха на заводе. Бобровка была подшефной деревней у соседнего цеха и Филиппович через коллегу по знакомству пристроил отца.
– А так бывает?
– Раньше не было, а теперь может и есть. Коммунизм же скоро должен наступить, вот и дают дома сразу с вещами.
– Может быть… – брат задумался.
Я собрал со стола посуду и пошел в ванную мыть. Странно, не думал, что в деревенских домах бывают ванные и канализация. Правда, дом, доставшийся отцу, стоял особняком от деревни, в большом яблоневом саду. И газ был привозным, в больших красных баллонах. Два баллона стояли во дворе под окном кухни в зеленом железном ящике. Резиновый шланг через стенку соединял баллон с плитой. Баллоны привозили редко и мать велела строго экономить. Хотя, вчера отец, окрыленный назначением, хвалился, что проведет в Бобровку газопровод.
– Ты, Сереж, не хвались раньше времени, – осадила мать. – Трубопровод дело такое, вилами на воде писаное, а баллоны под боком.
– Ничего, выведу совхоз в миллионеры, заживем!
– Ты сначала выведи, а потом мечтай, Бобровский мечтатель.
– Давай соломенную шляпу сделаем, – загорелся Федька, – как у Андрея Миронова в кино.
– Зачем?
– Будешь носить. Нож же ты носишь в кармане, а будешь со шляпой.
Охотничий нож, подаренный двоюродным братом отца – начальником цеха на заводе, я носил на ремне, засунув ножны в карман старых отцовских брюк и скрыв рукоятку под выпущенной старой же отцовской рубашкой.
– Шляпой?..
– Как ковбой будешь, – польстил брат. Он вообще очень любил ковбоев и отец под настроение даже называл его Джон Снулый или Бен Горбатый.
– Хорошо, давай. Но как? Где мы возьмем солому?
– Вроде я слышал, папка говорил, что на чердаке в сарае соломы полно.
– Нам же запретили на чердак лазить.
– Так то в доме, а то в сарае. Другое же совсем дело и не так высоко.
– Ладно, пошли, поглядим.
Взяли лестницу, стоявшую под чердачным окном, перетащили к сараю. Чердак оказался забит соломой.
– Видишь, – гордо сказал Федя, – полно соломы. Хоть на всю деревню шляпы плети.
– Интересно, зачем им было столько соломы?
– Корову кормить? Когда сено кончится.
– Может быть, – я зацепил охапку соломы.
В саду вдоль подвала под раскидистой яблоней стоял большой дощатый стол. Отнесли солому туда, вернули лестницу на место.
– Я видел в кладовке на веранде обои и клей, – сказал Федя, – можно из бумаги сделать, а потом соломой обклеить. И плести не придется.
– Хорошая идея, – я разложил солому по столу, выбирая соломины получше.
Что-то качнулось, пойманное боковым зрением. Поднял взгляд. Что-то цеплялось, царапало, будто заноза.
– Смотри, что это там?
– Где?
– Вон там, качается что-то темное, – подошел к ограде из горизонтальных березовых жердей, отделявшей двор от остального сада.
Пролез меж жердей, подошел. Федя юркнул следом. Болтался подвешенный к ветке футбольный мяч.
– Зачем тут мяч? – удивился брат.
– Не знаю…
– Я знаю, – из-за густых кустов, окружающих сзади наш туалет, вышел паренек, примерно Федькиного возраста. – На ней Вася боксом занимался.
– Кто такой Вася? – спросил брат.
– Они до вас тут раньше жили, Романины. Батя, Виктор Владимирович, директором был, как ваш, а Вася и Димка – дети. Я с ними дружил…
– А куда они уехали? – Федя был любопытен не в меру.
– Никуда они не уехали… – паренек отвернулся, глядя в сторону дороги, отделявшей сад от деревни.
– В смысле? – не понял я. – А где они?
– Умерли…
– Умерли?.. – переспросил Федя. – Все сразу? Чума?
– Батя умом тронулся и тетю Таню зарезал с Димкой, а Вася Виктора Владимировича застрелил. У них ружье было.
– Посадили его? – спросил я.
Теперь было понятно, почему остались вещи.
– Нет, он застрелился сам потом, – местный закусил губу.
– Зачем? – попятился Федя.
