С хронологической последовательностью в моих историях полный кавардак. Пишу о событиях, которые на мой взгляд могут быть интересными, или эти воспоминания греют мою душу, или наполняют меня стыдом. Как говорится, из песни слова не выкинешь – что было, то было.
Это событие произошло в период моего проживания в деревне Турное у бабушки Лизы. Не знаю, может быть раньше это место называлась Дурное, но, по-моему, обычная деревня в две улицы, а самая главная достопримечательность – это озеро, огромное как море – с трудом видно деревеньку на противоположном берегу. У озера были построены частные бани, в тои числе баня, принадлежавшая бабе Лизе и тете Вере, ее дочери.
Раз в неделю бабушка протапливала камин, в который был вмурован большой котел – таким образом нагревалась вода. Баня отапливалась по-черному – это когда дым идет в помещение парилки и выходит через открытую дверь и маленькое оконце. Когда прогорали дрова и выветривался дым, можно было мыться. Так как я считался ребенком, мне позволялось мыться с женщинами. Мне очень не нравился этот вариант так как раз в неделю приходилось наблюдать полный стриптиз бабушки Лизы и тети Веры. Тёте было 28 лет, еще не совсем старая женщина и на нее было приятно смотреть. Бабе Лизе было около 60 лет и у нее все висело -сморщенные груди как два пустых мешочка, живот как пустой рюкзак, но самое неприятное – серый треугольник волос внизу живота. Но все эти неприятные моменты забывались, когда я чистый, с хрустящей кожей выходил на улицу. Дома я отпивался холодным домашним квасом, а бабушка с тетей пили горячий чай из самовара с сахаром вприкуску. Сахар надо было колоть специальными щипчиками так как он был твердый, как камень . Я понял, что все старушки любили пить горячий чай. Наступал теплый летний вечер – темнело поздно – но в конце концов приходилось зажигать керосиновую лампу, которая висела над столом. Электричества в деревне не было, радио было проводное. В углу на стенке висела черная большая тарелка, иногда передавали новости, объявления и русские народные песни. Телефон был только в сельсовете. Четверть бревенчатой избы, которая называлась пятистенкой, занимала русская печь. Летом ее не топили, но зимой было счастьем после мороза и снега забраться на ее теплый бок, развалиться на старых овчинных тулупах и вдыхать запах лука, вязанки которого были подвешены к потолку.
Но сейчас было лето, август. После чаепития бабушка пошла в хлев проверить как там корова, овцы и куры. Назавтра планировалось зарубить старого петуха, так как уже подрос молодой петушок и они конфликтовали друг с другом. От старости петух выжил из ума, начинал кричать в три часа ночи, и потом каждый час. Обычно живность в деревне губили мужчины, но за отсутствием оного бабушка возложила эту функцию на меня. Я ни разу до этого крупнее комара никого не убивал и был очень горд, что эту престижную работу доверили мне. Утром сообща отловили петуха, бабушка дала мне топор и проинструктировала как правильно выполнить экзекуцию, а сама ушла по хозяйственным делам, тетя пошла в огород подкопать молодой картошки: планировалось сварить наваристый суп из выбранной жертвы. Я положил петуха на деревянную колоду и точным взмахом топора, как учила баба Лиза, отрубил несчастному голову. До этого я помогал бабушке заготавливать дрова для летней печки, это был хворост, во всяком случае опыт работы с топором у меня был.
Я планировал отнести тело казненного на летнюю кухню и отчитаться перед бабушкой и тетей о доблестно выполненной работе. Но, к моему ужасу, петух, лишившись головы, шустро побежал сам, из шеи пульсирующей струей хлестала кровь, он бегал по двору так быстро, как не бегал при жизни. Я стал кричать как оглашенный:” Держите его!”, а сам с топором в руке стал бегать за петухом. Из хлева выбежала баба Лиза, отняла у меня топор, осмотрела меня со всех сторон, убедившись, что я не пострадал, пошла ловить петуха, который уже не бежал как стайер, а шёл короткими шажками, заваливаясь на левый бок. Потом этот куриный зомби упал и окончательно затих.
Бабушка сварила великолепный куриный суп с лапшой, вернее петушиный. В обед тетя Вера и баба Лиза с аппетитом хлебали свежее варево, а я под предлогом отсутствия аппетита и плохого самочувствия отказался есть. Это было мое первое и последнее убийство живого существа. И я поклялся себе, что как только вырасту, стану врачом, буду спасать людей. Я стал хирургом.
Каждое лето я проводил в деревне. Мне нравилась свободная жизнь-бабушке было не до меня, она много работала в колхозе. И я фактически был предоставлен сам себе-ходил на речку, в лес по ягоды и грибы. Однажды возвращаясь домой после очередной вылазки в окрестностях деревни увидел пасущуюся одинокую лошадь и решил покататься на ней. Седла на ней не было, а передние ноги были спутаны веревкой. Я вскарабкался на лошадь и как заправский жокей ударил голыми пятками по ее бокам. Лошадь хотела побежать, но проклятая веревка не дала ей это сделать, она пару раз скакнула, но потом видимо решила избавиться от назойливого седока и стала на дыбы, уздечки на лошадке не было-я держался за гриву и естественно свалился, чудо что лошадь не наступила на меня. Упал очень неудачно на правый локоть и вначале не почувствовал боли. Сколько я там пролежал не знаю, но мне показалось, что я сразу встал и пошел. И вот тут я почувствовал БОЛЬ, моя рука была неестественно вывернута в локте и я, держа ее как младенца потащился домой, никогда в жизни я так не ревел. Дальше было все смутно и как будто не со мной-помню, как меня везли на телеге до ближайшего фельдшерского пункта. Там мне сделали хороший укол, наложили повязку и уже на автомобиле отвезли в больницу. Все каникулы я пролежал в Великолукской областной больнице. Был сложный перелом, дважды оперировали, был длительный реабилитационный период. Но самое интересное произошло потом, когда я, будучи взрослым приехал в родную деревню и повинуясь ностальгическому порыву решил съездить в Великие Луки и посетить ту больницу, где я так долго лечился. В принципе мало что изменилось, разве что белые акации, что окружали старинные здания больницы стали выше, исчез фигурный чугунный забор. И тут около двухэтажного здания приемного покоя я увидел мальчишку в серых поношенных шароварах в тюбетейке на голове. Мальчишка нянчил на привязи правую руку, он сидел на скамейке около входа в приемное отделение, рядом стоял старый медицинский уазик с красным крестом на борту. И тут я с ужасом узнал себя. Мальчик посмотрел на меня, открыл рот, хотел что-то спросить, но тут его позвали внутрь. Через минуту я зашел в приемное отделение и спросил санитарку- куда направили мальчишку, который только что вошёл. Санитарка ответила, что никто сюда не входил и вообще приемное отделение в новом здании, а здесь сейчас морг.
