– Опять вы, Никандрова! – Майор Барабанов в сердцах швырнул ручку на стол и откинулся на спинку кресла.
Его красное, как раньше говорили, апоплексичное, лицо приобрело свекольный оттенок и покрылось бисеринками пота.
– Я же вам доступно объясняю: все в порядке с вашим сыном, жив-здоров, никаких жалоб не поступало!
– Так-то оно так, – бедно одетая женщина по другую сторону стола опустила глаза, теребя в руках носовой платочек и как бы не решаясь то ли заплакать, то ли воздержаться, – так-то оно так. Да только мне бы его повидать… Повидать бы Юрочку… Да передать бы ему кое-что из одежды… да из еды… Кормят-то там сами знаете как…
– Это вы зря слушаете всякую клевету на нашу армию! Солдат вообще кормят хорошо, а в той элитной части, куда попал ваш сын, так просто на убой!
Женщина взглянула на майора с осторожным недоверием и завела прежнюю песню:
– Так-то оно так, да домашнее все ж таки лучше… И одежду теплую, а то он у меня мальчик болезненный… И повидать бы его…
– Он у вас не мальчик, а солдат! – рявкнул майор. – А солдат должен быть мужчиной! Он должен привыкать к лишениям армейской жизни, укреплять здоровье физкультурой и спортом, закаляться… Хотя, конечно, никаких лишений в армии сейчас нет. А в той элитной части…
– Так-то оно так, а вот соседка с четвертого этажа три раза уже к своему сыну ездила, он у нее под Кингисеппом служит, и повидала его, и теплые вещи…
– Достала ты меня своими теплыми вещами! – Майор Барабанов цветом лица стал похож на баклажан, нервы его были на пределе. – То есть вы меня достали! Сказали же вам ясно: все у него хорошо, а свидания в его части не полагаются!
– А вот соседка с четвертого этажа говорила, что если не дают свиданий и не получаешь писем, то надо обращаться в общество «Солдатские матери»…
– Так. – Майор Барабанов неожиданно успокоился, убрал в ящик стола свою дорогую паркеровскую ручку и сказал скучным голосом: – Записывайте. Доехать до станции Каннельярви, идти по грунтовой дороге слева от железнодорожных путей четыре километра, там будет КПП. Спросите капитана Васильева.
Женщина, радостно взволнованная, подробно записала инструкцию, поблагодарила майора и кинулась прочь из военкомата собирать Юрочке гостинцы.
Майор Барабанов, дождавшись, когда в коридоре затихнет эхо ее шагов, снял телефонную трубку и набрал номер.
– Ну, как я и предупреждал, мать Никандрова, настырная баба, вцепилась как клещ, начала «Солдатскими матерями» пугать. Так что я ее послал в Каннельярви. Разбирайтесь теперь сами.
– Что ж ты, майор, раньше-то думал? – зло осведомился его собеседник. – Говорили же тебе – сирот посылать!
– Где я вам столько сирот подберу? Здесь все подходило: парень здоровый, крепкий. Мать-одиночка, работает дворником: какие у нее связи? Я, что ли, виноват, если у вас ребята погибают?
– Сам знаешь, майор, у нас подготовка непростая. Процент смертности высокий…
– Знать ничего не хочу про ваши дела! – завизжал майор. – И слушать не буду! Посылал вам ребят, каких просили, – и все! Какой с меня спрос?
– Ты, майор, говори, да не заговаривайся, – холодно и зло прервал его собеседник. – Ты от нас деньги получал и впредь получать будешь. А попробуешь соскочить – сам знаешь, что тебя ждет. И нечего тут истерику устраивать! А то сам… в Каннельярви поедешь.
Майор Барабанов побелел от ужаса. Он хотел что-то ответить, но в трубке раздавались уже короткие гудки.
В электричке было почти пусто. В конце лета и в начале осени в Заходскую, Кирилловскую, Каннельярви обычно едет толпа грибников, в поезд иногда и не втиснешься, а сейчас, в марте, в вагоне ехало человек пять-шесть.
Наискосок от Марии Кондратьевны Никандровой сидел гнусного вида небритый мужик в рваном ватнике, явный бомж… Ох, думала Мария Кондратьевна, выйдет за мной, нападет да отберет еду и вещи Юрочкины. А бомж мрачно на нее посматривал, подтверждая самые худшие ее подозрения. Хоть бы он дальше поехал! Ведь такие бомжи за кусок хлеба убить могут. Ох, не довезет она сыну гостинцы!
Но на станции Каннельярви страшный бомж остался сидеть в вагоне, и Мария Кондратьевна, с трудом спустившись с двумя тяжеленными сумками, радостно зашагала по грунтовой дороге. Она не обратила внимания на то, что из соседнего вагона вышел коренастый мужчина в коротком черном пальто и вязаной шапочке.
Подождав, пока Мария Кондратьевна углубится в лес, мужчина, не торопясь, пошел следом.
Мария Кондратьевна шла, счастливая, не замечая тяжести сумок. Она предвкушала встречу с сыном, думала, как сядет рядом с ним где-нибудь в красном уголке, разложит перед Юрочкой домашнюю еду и будет гладить его по руке, смотреть, как он ест, и расспрашивать о том, как он служит, подружился ли с кем…
Она шла быстрым, радостным шагом. Снег на дороге был неглубокий, но видно было, что по нему сегодня еще никто не проходил. Это показалось Марии Кондратьевне немного странным, но мысли ее были заняты другим, и она отбросила странность, не задумываясь.
Она шла и шла, дорога постепенно сужалась, снег становился все глубже. Сверху тоже посыпалась мелкая мокрая крупа. Женщина взглянула на часы и удивилась: она идет уже почти два часа, не может быть, чтобы не прошла четырех километров, а никаких признаков воинской части и в помине не было, наоборот, место становилось все более глухим и диким.
Где-то сзади послышались приближающиеся шаги. Мария Кондратьевна поставила сумки на снег, решив дождаться человека: если уж он идет по этой дороге, так наверняка туда же, куда она – в ту же часть. Только теперь, поставив сумки и выпрямившись, она поняла, как устала. Неужели она пошла не по той дороге и теперь придется возвращаться?
На дороге появилась коренастая мужская фигура. Слава богу, приближающийся мужчина выглядел прилично, не был похож на того бомжа из электрички, а то сейчас оказаться в лесу, на пустынной дороге, один на один с таким… Подумать страшно!
Мужчина приблизился. Роста он был невысокого, но очень плотный, с длинными сильными руками, а больше Мария Кондратьевна ничего не разглядела.
– Скажите, – обратилась она к встречному бодрым голосом, стараясь преодолеть невольно зародившийся в сердце страх, – скажите, далеко еще до КПП?
– До КПП? – переспросил мужчина, подходя к ней вплотную. – До КПП, говорите? Да уже близко совсем.
Он полез в карман, должно быть, за папиросами, видно, хотел отдохнуть, покурить. Но вместо папирос достал темный продолговатый предмет. Предмет щелкнул в его руках и выпустил узкое, холодно блеснувшее лезвие. Мария Кондратьевна похолодела. Сбывались все ее самые худшие опасения.
– Не надо, – тихо проговорила она, – пожалейте. Я к сыну иду, к Юрочке. Вещей ему теплых, гостинцев… Если вам надо чего, вы возьмите, только не все – чтобы Юрочке тоже осталось. Я его полгода уже не видела… Юрочка служит здесь, сыночек мой. Я одна его растила. А теперь вот ни писем от него, ни свиданий не дают…
