Он так чувственно произносил “моя Милька”, ласково заключая её лицо в сильные ладони. Виктор так обаятельно улыбался, нежно целуя в губы, так искренне радовался.
Отказать ему во взаимности было невозможно.
Людмила помнила магию простых слов некогда любимого мужчины, оттенки его удивительных запахов, чарующее тепло рук.
Кажется, это была любовь с первого взгляда. Во всяком случае, времени на второй, когда их представили друг другу, не было: нужно было спешить отметиться на проходной института, чтобы не получить взыскание.
Люся машинально протянула руку. Виктор улыбнулся, – рад познакомиться, Дюймовочка!
– Я Люда.
– Какая миниатюрная ладошка. Люда… Людмила. Мне больше нравится Милька. Можно обращаться так?
– Подумаю.
У нового знакомого были тёмные волосы и особенные карие глаза, цепляющие за живое. Он смотрел на Людмилу, словно нажимал на потайную кнопочку. По телу сверху вниз прокатилась и разбилась об удивительно приятное ощущение тёплая волна наслаждения или же его предвкушение.
Несколько секунд общения – не повод для сближения, однако в воображении чётко отпечатался фотографический слепок манящего взгляда, а подсознание без спроса поместило виртуальный образ в красный угол оперативной памяти.
Новый знакомый за считанные минуты ухитрился уютно устроиться и обжиться в глубине её мыслей, обретя причудливый романтический облик, порождающий навязчивые видения и вполне осязаемые светлые чувства.
Вечером, намеренно или случайно (об этом так и не суждено было узнать никогда) новые знакомые вновь встретились на проходной.
– Замечательная погода, Милька. Пройдёмся?
Сердце радостно замерло. Это именно то, о чём она мечтала весь день.
– Вообще-то… мне в ту сторону, за горбатый мост, – вопреки желанию застенчиво пролепетала Людмила, тайно мечтая, что юноша сам угадает её истинное стремление.
– Надо же – нам по пути. Далеко живёшь?
– Три остановки, за городским парком.
– Почти соседи. Так идём или как?
Люся покачала головой сразу во все стороны, что никак не могло означать согласие.
– Вот и замечательно. Ты такая забавная, такая милая.
– Хочешь сказать, коротышка? Очень неудобно смотреть на тебя снизу.
– Привыкнешь.
– Как это понимать?
– Три остановки – целая вечность. Торопиться не будем.
Виктор говорил и говорил, по большей части восторженно, чего Люся не могла оценить, поскольку была ошеломлена скоростью сближения: юноша как бы невзначай, совершенно случайно, на эмоциях, взял её за руку, отдёрнуть которую девушка не решилась.
Проваливаясь в состояние невесомости, теряя точку опоры, Люда не успевала адаптироваться к новым ощущениям. Вращение то ли головы, то ли асфальта под ногами ускорялось и ускорялось. Требовалась немедленная передышка.
– Давай постоим.
– Сам хотел предложить. Смотри туда, на правый берег. Фантастический вид, правда? Любишь наблюдать, как садится Солнце? Или лучше в кино сходим?
– Не знаю. Правда, не знаю. Мы же совсем незнакомы.
– Вот именно. Эту оплошность необходимо срочно исправить. Я даже знаю как. Идём в парк, возьмём в прокат лодку. Будем кататься до заката, кормить лебедей, есть мороженое… и знакомиться.
– Давай не сегодня. Я не готова.
– Жаль. У меня такое солнечное настроение. Что тебя смущает?
– Голова. Кажется, я падаю.
– А так, – прошептал Виктор, заключая Людмилу в объятия, – так ведь некуда падать.
Он целовал осторожно, медленно, словно пробовал на вкус нечто слишком горячее или чересчур холодное.
– Так нечестно, – пьянея от нереальности происходящего, сладко стонала Люда, поглощённая наслаждением, – на нас смотрят.
Она чувствовала нечто невозможное, неправдоподобное. Тёплая вязкая субстанция пронизывала тело насквозь, растекалась тончайшим слоем по чувствительным волокнам, извлекала из глубин восприятия густой расслабляющий дурман, вызывающий неземное блаженство.
– Пусть завидуют, Милька. Моя Милька.
Они были идеальной парой. Их отношениями восхищались.
В густом тумане безмерного счастья, который неожиданно начал рассеиваться по истечении трёх лет супружеской жизни, влюблённая парочка заскучала.
Муж всё ещё называл её Милькой, только забывал говорить “моя”.
Поцелуй в губы стал редкостью.
Однажды он увлёкся своей лаборанткой, о чём Людмиле поспешили сообщить чувствительные, но недалёкие доброхоты. В тот день она узнала, что не умеет прощать измен.
Разменять квартиру, разрушить с любовью создаваемую вселенную, оказалось непросто. Жить вместе без любви – ещё сложнее.
Как давно это было. Как давно.
С тех пор минула не одна вечность. Людмила чётко усвоила, что жизнь – абсурд, парадокс, явление, не поддающееся логике, а вовсе не предначертанная в книге судеб закономерность: в ней всё, от рождения до смерти несправедливо, бесчестно, жестоко.
Виктор пытался склеить разбитые вдребезги отношения, во всяком случае, делал робкие шаги навстречу, но сам всё и испортил, не устояв в очередной раз перед натиском гормонов: на сей раз Люда застала его, уже не мужа, с лучшей подругой.
Естественной реакцией на увиденное порно была истерика. События начали развиваться с небывалым ускорением.
Людмила с дочкой переселилась в однокомнатную квартиру, Виктор – в комнату с подселением.
Жизнь превратилась в ярмо, тяжёлым грузом закреплённое на нежной шее. Пришлось приспосабливаться к новым обстоятельствам: менять место работы, где график позволял растить и воспитывать дочь, брать сверхурочные задания, повышать квалификацию.
Решиться на новые отношения с мужчиной было страшно: женщина боялась за невинное чадо (всё же девочка), да и мужчинам не доверяла после того как её предал самый родной и близкий на свете человек.
Есть такое понятие в психологии – выученная беспомощность, состояние, развивающееся при многократном повторе неблагоприятных обстоятельств.
Стоило кому-то обратить на Людмилу внимание, как она начинала накручивать себя, составляя голографические шоу с участием этого персонажа в самых легкомысленных и эгоистичных сценариях.
Напугать себя, озадачить и дать соискателю взаимности от ворот поворот оказалось совсем не сложно. Труднее выдержать одиночество, складирующее в закромах памяти негативный опыт и нерастраченные эмоции.
Люда была уже немолода, когда встретила друга юности, разведённого, неприкаянного, который активно искал спутницу жизни.
Неприступная крепость была взята не стремительным натиском и не осадой – ощущением тревожного ожидания приближающейся старости, запущенностью и наигранным смирением кавалера.
Люда поверила, что два одиночества – не приговор, что немного усилий и унылое существование того и другого можно превратить в праздник.
Много ли надо одинокой потерянной женщине в пресловутом бальзаковском возрасте, обречённой вынужденно страдать без любви, растрачивающей всуе невосполнимые ресурсы отнюдь не богатырского организма: толику искреннего внимания и душевного тепла, щепотку нежности да доброе слово.
