Генетическая память войны и страха
Рожденная в любви
Я родилась во Франции, у родителей, которые оба пережили фашистский плен. Мама училась в Донецке и была угнана в Германию в 1942 году. В 1943 году ей удалось бежать из немецкого плена во Францию, где ее приютили и скрывали французские фермеры. Мой отец, офицер Советской армии в звании майора, воевал, был ранен и тоже попал в плен к фашистам. Оттуда он совершил побег во Францию и продолжал воевать уже во французском отряде Сопротивления – «маки», как называли себя французские партизаны. Таким образом мои будущие родители оба оказались во Франции. Там их познакомили, они часто встречались и полюбили друг друга.
Для меня было очень значимо, что я родилась в любви. В своих исследованиях, связанных с дыхательными техниками, я реально чувствовала силу любви своих родителей, особенно отца. Он любил маму сильнее и глубже, она в большей степени принимала его чувство как должное. Но память о любви в моих клеточках осталась – это и стало определяющим в моих поисках смысла жизни. Всю жизнь я искала его и видела только в любви.
Родилась я за три месяца до окончания войны. Десятого мая 1945 года отец проводил маму со мной на руках на корабль английского пароходства, который отправлялся из Марселя и вез репатриантов на родину, в СССР. Отцу как советскому офицеру, побывавшему в немецком плену, путь домой был заказан, там его ждал лагерь или расстрел.
У детей – болезни родителей
Генетическая память моих родителей, переживших войну, горький опыт плена, постоянный страх, передалась мне в наследство сполна. Мама в конце войны вернулась со мной на родину, которая ее не ждала. Да и после войны мы жили в страхе: мама вынуждена была скрывать, что была в плену, что я родилась во Франции.
Детство переживалось как нечто совершенно бессмысленное и жуткое, как череда постоянных недетских страданий, ощущение ошибочности и нереальности всего происходящего. На сформированную страданиями детскую психику наложились обиды, непонимание, горечь. Эти переживания глубоко вплелись в мою изначальную психику и сформировали определенные психические искажения, так называемые «изломы», создавая чувство какой-то обреченности, ощущение, что «все плохо». Конечно, это минорное, безнадежное восприятие первым делом отразилось на моей нервной и эндокринной системах, а затем ударило по сердцу.
Казалось бы, откуда у маленького ребенка чувство горестного отчаяния, поражения, когда еще не было своего жизненного опыта? Однако мой психологический опыт показал, что дети изначально страдают болезнями своих родителей. Я без конца болела, психика была в жутком состоянии, эндокринная система поражена. К этому еще надо добавить состояние постоянной виновности и предвкушение неизбежных наказаний в виде жестоких «трепок».
А дальше мой жизненный путь проходил на фоне этих же первоначальных искажений. Все равно как если бы семечко посадили в больную почву. Что из него может вырасти? К тому же мне пришлось жить в окружении тех самых людей, которые передали мне все это негативное наследство. Помню серую среду обитания, вечное недовольство мамы, постоянное чувство вины и неудачи. Я взрослела, преследуемая душевным дискомфортом, существование казалось бесцельным. Все это разрушало мой организм.
Но не надо думать, что мои проблемы – это какое-то исключение из правил. Человечество без конца воевало, боролось за существование, терпело лишения, продолжает их терпеть, и все это передается детям в наследство. Вот и получается, что здоровых людей практически нет. Стоит ли удивляться, что дети чуть ли не с рождения страдают болезнями своих родителей?
