[1]
– Ну смелее, – повторил Кресснер. – Загляните в пакет.
Дело происходило на сорок третьем, последнем этаже небоскреба, в квартире-люкс. Пол был устлан рыжим с подпалинами ворсистым ковром. На ковре между изящным шезлонгом, в котором сидел Кресснер, и обитой настоящей кожей кушеткой, на которой никто не сидел, выделялся блестящим коричневым пятном пластиковый пакет.
– Если это отступное, будем считать разговор законченным, – сказал я. – Потому что я люблю ее.
– Деньги, да, но не отступные. Ну, смелее. Загляните. – Он курил турецкую сигарету в мундштуке из оникса; работали кондиционеры, и запах едва чувствовался. На нем был шелковый халат с вышитым драконом. Спокойный взгляд из-под очков – взгляд человека себе на уме. С этим все ясно: всемогущий, сказочно богатый, самоуверенный сукин сын. Я любил его жену, а она меня. Я был готов к неприятностям, и я их дождался, оставалось только узнать – каких.
Я подошел к пластиковому пакету и перевернул его. На ковер высыпались заклеенные пачки банкнот. Двадцатидолларовые купюры. Я присел на корточки, взял одну пачку и пересчитал. По десять купюр. Пачек было много.
– Здесь двадцать тысяч, – сказал он, затягиваясь.
Я встал.
– Ясно.
– Они ваши.
– Мне не нужны деньги.
– И жена в придачу.
Я молчал. Марсия меня предупредила. Это кот, сказала она. Старый и коварный. Ты для него мышка.
– Так вы теннисист-профессионал, – сказал он. – Вот, значит, как вы выглядите.
– Разве ваши агенты не сделали снимков?
– Что вы! – Он отмахнулся ониксовым мундштуком. – Даже фильм отсняли – счастливая парочка в Бэйсайдском отеле. Камера снимала из-за зеркала. Но что все это, согласитесь, в сравнении с натурой.
– Возможно.
«Он будет то и дело менять тактику, – сказала Марсия. – Он вынуждает человека обороняться. И вот ты уже отбиваешь мяч наугад и неожиданно пропускаешь встречный удар. Поменьше слов, Стэн. И помни, что я люблю тебя».
– Я пригласил вас, мистер Норрис, чтобы поговорить как мужчина с мужчиной. Непринужденный разговор двух цивилизованных людей, один из которых увел у другого жену.
Я открыл было рот, но потом решил промолчать.
– Как вам понравилось в Сан-Квентине? – словно невзначай спросил Кресснер, попыхивая сигаретой.
– Не очень.
– Три года, если не ошибаюсь. Кража со взломом – так, кажется, звучала статья.
– Марсия в курсе, – сказал я и сразу пожалел об этом. Он навязал мне свою игру, от чего меня предостерегала Марсия. Я даю свечи, а он успешно гасит.
– Я позволил себе отогнать вашу машину, – сказал он, мельком глянув в окно. Впрочем, окна как такового не было, вся стена – сплошное стекло. Посередине, тоже стеклянная, раздвижная дверь. За ней балкончик. Ну а за балкончиком – бездна. Что-то в этой двери меня смущало. Я только не мог понять – что. – Великолепное здание, – сказал Кресснер. – Гарантированная безопасность. Автономная телесеть – и все такое. Когда вы вошли в вестибюль, я отдал распоряжение по телефону. Мой человек запустил мотор вашей машины и отогнал ее на общественную стоянку в нескольких кварталах отсюда. – Он взглянул на циферблат модных настенных часов в виде солнца, что висели над кушеткой. Часы показывали 8.05. – В 8.20 тот же человек позвонит в полицию по поводу вашей машины. Не позднее 8.30 блюстители порядка обнаружат в багажнике запасную покрышку, а в ней шесть унций героина. У них возникнет большое желание познакомиться с вами, мистер Норрис.
Угодил-таки в капкан. Все, казалось бы, предусмотрел – и на тебе, влип, как мальчишка.
– Это произойдет, если я не скажу своему человеку, чтобы он забыл о предыдущем звонке.
– Мне достаточно сообщить, где Марсия, – подсказал я. – Не могу, Кресснер. Не знаю. Мы с ней нарочно так договорились.
– Мои люди выследили ее.
– Не думаю. Мы от них оторвались в аэропорту.
Кресснер вздохнул и отправил дотлевающую сигарету в хромированную пепельницу с вращающейся крышкой. Все отработано. Об окурке и о Стэне Норрисе позаботились в равной степени.
– Вообще-то вы правы, – сказал он. – Старый трюк – зашел в туалет, и тебя нет. Мои люди были вне себя: попасться на такой крючок. Наверно, из-за его примитивности они даже не приняли его в расчет.
Я промолчал. После того как Марсия улизнула в аэропорту от агентов Кресснера, она вернулась рейсовым автобусом обратно в город, с тем чтобы потом добраться до автовокзала. Так мы решили. При ней было двести долларов – все мои сбережения. За двести долларов туристский автобус доставит тебя в любую точку страны.
– Вы всегда такой неразговорчивый? – спросил Кресснер с неподдельным интересом.
– Марсия посоветовала.
Голос его стал жестче.
– Значит, попав в лапы полиции, будете держаться до последнего. А когда в следующий раз наведаетесь к моей жене, вы застанете тихую старушку в кресле-качалке. Об этом вы не подумали? Насколько я понимаю, за шесть унций героина вы можете схлопотать сорок лет.
– Этим вы Марсию не вернете.
Он усмехнулся.
– Положеньице, да? С вашего позволения я обрисую ситуацию. Вы и моя жена полюбили друг друга. У вас начался роман… если можно назвать романом эпизодические ночные свидания в дешевых мотелях. Короче, я потерял жену. Зато заполучил вас. Ну а вы, что называется, угодили в тиски. Я верно изложил суть дела?
– Теперь я понимаю, почему она от вас устала, – сказал я.
К моему удивлению, он расхохотался, даже голова запрокинулась.
– А знаете, вы мне нравитесь. Вы простоваты, мистер Норрис, и замашки у вас бродяги, но, чувствуется, у вас есть сердце. Так утверждала Марсия. Я, честно говоря, сомневался. Она не очень-то разбирается в людях. Но в вас есть какая-то… искра. Почему я и затеял все это. Марсия, надо полагать, успела рассказать вам, что я люблю заключать пари.
– Да.
Я вдруг понял, чем меня смутила раздвижная дверь в стеклянной стене. Вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову устроить чаепитие среди зимы на балконе сорок третьего этажа. Вот и шезлонг стоит в комнате. А ветрозащитный экран почему-то сняли. Почему, спрашивается?
– Я не питаю к жене особых чувств, – произнес Кресснер, аккуратно вставляя в мундштук новую сигарету. – Это ни для кого не секрет. И вам она наверняка сказала. Да и при вашем… опыте вам наверняка известно, что от хорошей жизни замужние женщины не прыгают в стог сена к заурядному профи по мановению ракетки. Но Марсия, эта бледная немочь, эта кривляка, эта ханжа и зануда, эта размазня, эта…
– Достаточно, – прервал я его.
Он изобразил на лице улыбку.
– Прошу прощения. Все время забываю, что мы говорим о вашей возлюбленной. Кстати, уже 8.16. Нервничаете?
Я пожал плечами.
– Держимся до конца, ну-ну, – сказал он и закурил новую сигарету. – Вас, вероятно, удивляет, что при всей моей нелюбви к Марсии я почему-то не хочу отпустить ее на…
