Тик-так? Или же – нет… Непонятный звук, непривычный. Снова: тик-так.
Часы? Кажется, не они. Стук был мягче, глуше, повторялся реже, чем могли бы идти часы, зато и проникал в самую душу откуда-то изнутри, исподволь, встряхивая всё существо.
Мякиш потянулся и открыл глаза. Широко зевнул, нимало не стесняясь попутчиков: чай, не графья. Сами хороши, слов нет.
Поспорить с этим было сложно: хороши, да ещё как хороши! Прямо напротив него сидел Ваддик, на вид – непреходяще пьяный, в тельняшке с вообще-то длинными, но сейчас закатанными выше локтей рукавами. Он наклонил голову, сверкая лысиной с редкими рыжими волосами, зачёсанными на неё кое-как ото лба назад, всматривался в засаленную колоду карт, которую – несмотря на явное опьянение владельца – быстро и умело тасовали короткие толстые пальцы.
– Проснулся? – кивнул он Мякишу, не поднимая лица: лысиной, что ли, заметил?! – Дело хорошее… У нас ещё и водка осталась. Играть будешь?
Соседка Ваддика по неудобному жёсткому сидению, над которым в проволочной сетке нависали наспех засунутые мятые тряпки, недовольно буркнула. Она сосредоточенно вязала на спицах нечто яркое, перемежая красные полосы с зелёными. Два маленьких алюминиевых копья мелькали в воздухе, словно палочки над неряшливым шерстяным суши. Того и гляди – отведает вязание на вкус.
«Рязанская гамма, – подумал Мякиш. – Скрепно…».
– Не шуми, не шуми, красавица! – всё так же не поднимая головы, успокоил её картёжник. – Игра мужицкая, сложная. Не для тебя.
Он тихонько хихикнул.
Женщина поправила спицей очки на переносице, делающие её похожей на учительницу. Весь её облик выдавал именно что родство с педагогикой младших классов: от букли седоватых волос на затылке до невнятно-сизого цвета кофты. Имени спутницы Мякиш не запомнил. Ваддик, судя по всему, тоже: девица да красавица, иначе никак не звал. Та не возражала, хотя и была на десяток лет старше разбитного морячка. Или не моряка? Тельняшка ещё не делала обладателя непременно покорителем водных стихий. Да и татуировка на предплечье скорее зэковская: змейка, куст какой-то и любовно, с душой и полутенями исполненное изображение финки позади всей этой флоры и фауны. Смерть легавым от ножа или ещё какая нехитрая мудрость вечных сидельцев. А на кисти и вовсе простецкая: СЕВЕР и полукруг солнца с торчащими редкими лучами.
– А ты, профессор, хлебнёшь? – он отложил карты на крохотный квадратный столик у окна. Там же уже мерно плескалась водка в пузатой бутылке с неразборчивой этикеткой: поля, леса, хитро завинченные славянской вязью буквы. Иди разгадай название, даже если захочешь. То ли «Родные просторы», то ли «Бескрайний оргазм» – Бог весть.
Водки оставалось около трети.
Тик-так. А, чёрт, да это же просто поезд минует очередные стыки между рельсами! – понял Мякиш. Вроде и не пьяный же, просто задремал, а сходу не понял, куда вернулся из сна. Купе же, только странное, длинное какое-то: не четыре привычные койки попарно друг над другом, а восемь. Потому и людей столько.
– Восьмой раз повторяю, Вадим, я не профессор. Мало ли, что вид умный, а так я пылесосы продаю.
Голос был звучный, приятный. Мякиш мельком глянул в сторону. Очки, борода и галстук в тонкую синюю полоску. Он бы у такого пылесос не купил, явно обманет в чём-то: или работать не будет, или засосёт что-нибудь не то. От излишней серьёзности.
– Ваддик, – подчеркнул двойное «дэ» собеседник. – Будь добр не коверкать!
Он снова перетасовал карты, словно не желая выпускать колоду из рук.
– Хорошо берут? – дежурно спросил картёжник, подмигнув Мякишу и аккуратно плеснув водки по стаканам. – А то я этот… временно неработающий. А с напиточком мог бы и подмогнуть, не брезговать.
– Плохо, – отрезал профессор и снова спрятался за книгой, которую держал неприятно высоко, на уровне лица. Эдакий щит от соседей. У училки вон вязание, а этот в буквах счастье ищет. На тёмно-зелёной обложке имени автора не значилось, только потёртый от времени неизвестный профиль и надпись «Третий том». – И пить не буду!
Мякиш зевнул ещё раз, протяжно, почти с хрустом, мотнул головой и взялся за стакан.
Ваддик огляделся, собираясь что-то сказать, потом пожал плечами и молча чокнулся с ним. От звона учительница вздрогнула, спицы в руках заходили чуть быстрее. Профессор с пылесосами не отреагировал никак.
– Ну… За дорогу! – чтобы не молчать, квакнул Мякиш, выдохнул и опрокинул водку в рот. Закуски не было, так что надо дышать ровнее и стараться не говорить пару минут.
Картёжник выпил ровно, глотками, как воду, поставил стакан обратно и вновь взялся за карты. Но теперь по сторонам поглядывал. Окинул взглядом троих упомянутых соседей, на секунду задержал внимание на верхних полках, откуда свисали руки-ноги похрапывающих гастарбайтеров: ничего интересного. Потом уставился на молодую мамочку с младенцем на руках:
– Так, тебе, мадонна, и не предлагаю.
Мамочка качала ребёнка, который сладко посапывал. Огромная красная бабочка – верхушка соски с торчащим кольцом – наполовину закрывала его лицо. Девушка наполовину дремала, прикрыв глаза, только иногда подкидывала подбородок, словно разбуженная лошадь – бдела, стало быть. Вот и сейчас проснулась, нервно мотнула головой и снова оцепенела.
– Где едем-то? – вдруг спросила учительница, снова почти ткнув себя спицей в глаз. Не ради увечья, разумеется: опять поправляла очки.
– Иди пойми – где… – протянул Ваддик. Все одновременно глянули на окно, даже профессор опустил книгу, будто высматривая из окопа врага. – По маршруту идём.
Внезапно, словно спохватившись, что в купе царят непристойный уют и тишина, включились сразу радио и вентиляция. «По-о-олюшко, по-оле!..» – немузыкально сообщил визгливый девичий голос, пытаясь победить гул сразу и раскалённого, и холодного наддува из разных решёток под низким потолком. Пустынный и арктический потоки смешивались где-то в районе голов сидящих, заставляя всех пятерых откинуться к стенам, вжаться в них спинами и застыть.
– Едем мы, едем, едем – а кругом колхозы, наши, девушки, колхозы, – проявив неожиданную эрудицию, баритоном с лёгкой хрипотцой подпел профессор. – Эх, да молодые наши села!
Мякиш с удивлением посмотрел на него. Силён мужик. Наверное, так и обольщает покупателей. Сосать не пересосать…
Ваддик тем временем рассматривал окно. Стекло, традиционно состоящее из двух горизонтальных частей, перечёркнутых алюминиевой рамой, было наглухо заклеено цветной плёнкой. Сверху – пронзительно голубое небо, какого и не бывает на родной земле, ниже – пляж из мягкого даже на вид песка, стыкующийся зубчатой линией с нереального цвета морем. На переднем плане пара шезлонгов, торчащие макушки юноши и девушки над спинками, небрежно наброшенное полотенце и бокал с соломинкой в отставленной в сторону руке.
