Я вижу запах, я чувствую человека,
Я слушаю и слышу всех и всё.
Докоснись до меня своими веками,
Дотронься кончиком языка до того, что
Дорого. Докоснёшься до себя,
Лизнёшь цель, плавно надышишь
На очки мои. Вздохи зрение истребят,
И я не увижу горсть красно-багровых вишен
На белой рубашке.
Это ты пятнами стираешь меня
С лица болота вселенной.
Ведь я не принцесса в башне,
А слепая, тело – моя западня.
Где-то там между венами
Швы проклятия. Уезжая с другим,
Я превращаюсь в – твоего идеального света -
Грезящий, быстрого выдоха полудым,
То есть, даже когда меня нет, ты чувствуешь это.
Когда же я есть – ты теряешься,
Ищешь опору, призрачную хотя́ бы,
Хотя бы крошечный её краешек,
Но её нет. Я – сильная буду, ты – слабый.
Видимо, обречена.
Так надо?
А кто-то ещё выдержит то, что должна здесь выдержать я?
Так надо.
Качается из стороны в сторону,
Марширует, источая Интернационал,
Ища поводы, врозь – не порознь -
Множественная стариковая толпа.
Величественен вид её богоподобный,
В ней стою и я, покуривая самосад.
Там, где шершавится место Лобное,
Теперь человек – не крупица, лучше – крупа.
В отрицании злоключений нынешнего
На пороге новейших времяобразований
Я спрашиваю тебя, век:
–Примешь меня?
–И не подумаю, пока не протянешь длани.
И не подумаю, пока в идеал не сольёшься:
Вся из себя, для всех, через всё своё.
Тогда – может быть, и приколют брошью
К другим, которых таких же мильён.
Среди них выдуманной славы духом
Имя ропотом протрепещит окованным.
«Потеряй всех, чтобы обрести снова», –
Шепчет мне толпящаяся старуха
И исчезает в недрах. Надрывами
Не стоит себя уничижать постоянными.
В конце – со своими каждый изъянами
Встретится сам. Вместе – могли бы мы?
А моё солнце светит даже ночью.
Оно такое разное и колючее,
Но мягкое. Светит и между прочим
Заводит со мной разговор. В случае,
Если умру через двадцать лет,
Похороните мои стихи прямо во мне
И сожгите. И мой земной портрет
Забудьте навсегда. В этом очередном дне
Заведомо ничего такого нет.
Кстати, сегодня было облако
В небе, летело и пахло, ровно так.
Много, его было так много!
Сколько пишу – столько страдаю,
А страждущим полагается освобождение.
Одной спичкой довела себя до кипения,
И теперь добро-злая.
И всё это крутится-крутится-крутится,
Кружится в беглой пучине сна и бодрости,
Как внеземные внезапные водоросли.
И мне хорошо. С каждым. До жути.
Нежность -
Когда смотришь в глаза и понимаешь, что
Не будешь прежним –
Невежа или невежда –
Всё вместе, раз уж на то пошло.
Кто
Ты, а кто я?
Зачем приземлённый разум?
Зачем «хорошо»,
Когда «плохо» сквозь зубы?
Футуристичный снег тает.
Двое ждут теперь ослепительных взглядов.
Нос тычется в шею.
Холодный. Но так мне и надо.
Под кожей вода,
И что-то подводное в воздухе.
Наверное, суета,
Наверное, это желание, созданное
В отместку за право выбора.
Если бы ты меня знал,
Ты бы
Тогда не ждал этих глаз.
Чужих.
Что касается «нас», не касается никого.
Мы
Презираем одних,
А других оставляем в себе.
И если ты спросишь,
Почему я такая, какая я есть,
Я отвечу, что
Дело в борьбе.
И надломится грудь, и послышится треск,
Потому что моя нежность – это моя грубость.
Слёзы. Ощущение перегара и перебоя…
Слёзы. Ощущение перегара и перебоя.
Море – бушующая осанка сидящей напротив старушки,
Оледенение правого мизинца, пластик кружки,
Плевок, пламя – покажется же такое!
В кучу куча других куч эмоций всяких:
Человек замучен – в мучениях только усталость.
Чувствуется, что человеку всего как-то мало -
