В подвальчике пахло сыростью, пылью и духами, которые грозили выесть Скромнику глаза. Он в очередной раз стёр ядовитые слезы со щёк, шмыгнул носом и поерзал, отчего гора разноцветных платьев под ним и вокруг него зашелестела. Гном замер, боясь развалить хрупкую конструкцию, состоящую из деревянных, наспех сбитых досок, разных вещей и множества коробок, забитых под крышку атрибутикой.
– Сергей Константинович Ромник, проходите, вас ожидают, – объявила миниатюрная девушка в костюме балерины с туго завязанными в пучок волосами, от чего у нее натягивался лоб, и лицо казалось вечно удивлённым. Она мило, но с ощущаемым безразличием, улыбнулась и прошла к лестнице.
«На этот раз все будет хорошо!» – уговаривал себя Скромник. – «Возможно, ювелир я действительно никудышный, но гармонист уж точно хороший»
– Здравствуйте, – пискнул гном, не справившись с голосом от нервов.
– Добрый день, прохо…– директор театра поднял на него глаза и изумленно замолк.
Скромник почувствовал, как начинает краснеть, что случалось с ним всегда при таком внимании. Он отчаянно попытался притупить стеснение и сконцентрироваться на своей цели, но щеки, все ещё мокрые от слез, продолжали наливаться сочным маковым цветом.
– Ну что же вы, юноша, стоите, присаживайтесь, – улыбнулся директор, блеснув глазами, и указал на высокое, оббитое красным бархатом кресло.
Скромник почувствовал себя вдвойне неловко: из-за того, что стоит столбом, и из-за того, что стул был высоким, и чтобы на него усесться гному – а точнее сто сорока пяти сантиметровому молодому человеку – пришлось бы подниматься на носочки. Чувствуя кожей каждый момент своего позора, Ромник перешёл кабинет и присел на краешек стула, надеясь потом подняться и сесть удобнее. Директор разулыбался ещё больше, и гномику совсем поплохело.
– Так-с, дорогой мой, по какому вы вопросу, напомните? – он сел за стол и повесил на нос золотистое пенсне, которое скорее оказалось бы у аристократа времен Николая Второго, чем у современного человека. Если, конечно, он не был директором театра и владельцем всего того барахла, на котором сидел Скромник в коридоре.
– В оркестр… играть на гармони.
– Сергей Константинович, вы что, плакали?
– Нет, я просто так, там, в коридоре… с непривычки… Запах сильный, глаза печёт…
– А я уже думал, вы расчувствовались от красоты нашего театра, – развёл руками отец этого великолепного помещения. Скромник может и поддакнул бы, если бы с рождения не обладал природной честностью. Всякая его ложь становилась видна сразу же на пунцовых щеках. – Так вы хотите играть на губной гармошке, правильно понимаю?
– Да, но… нет.
«Зачем я сказал «да», если имел в виду совсем другое?»
– Так да или нет?
– Нет, – Скромник глубоко вздохнул, чувствуя, как в груди в районе солнечного сплетения разрастается жгущий ком стыда. – На большой. Точнее, на обычной. Самой обычной.
– На аккордеоне получается? Свой инструмент есть?
– Н-нет и нет.
«Здесь гармошка называется аккордеоном, или он говорит о другом инструменте?» – мысленно застонал гном.
– В оркестре, стало быть, хотите сидеть?
– Да. Я могу быть позади всех, чтоб меня не было видно! Могу репетировать целый день, без выходных, правда!
– Это, конечно, все хорошо, но… – улыбка директора стала точно такой же, как у выбежавшей балерины. Актёр на сцене – актёр и в жизни, —…к сожалению, нашему оркестру не нужны народные инструменты, все-таки у нас современный театр. Но вот если бы вы хотели попробовать себя на сцене – это было бы шедеврально! Тролль в «Холодном сердце», Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери», «Белоснежка и семь гномов», в конце концов!
Скромник схватился за подлокотники, боясь и упасть, и разрыдаться.
– Нет-нет-нет, я лучше на гармошке! Я умею, правда, на гармошке!
Отец всего театра вздохнул и сложил руки в замок.
– Тогда, боюсь, я ничем вам не могу помочь. Театру музыканты не требуются.
«Только клоуны», – добавился про себя Скромник.
Гном молча слез со стула.
– Спасибо за приём.
– Всегда пожалуйста, приходите ещё – только уже в актёры, – подмигнул директор, провожая его насмешливым взглядом.
Скромник вышел из кабинета и почувствовал, как на глазах наворачиваются слезы и на этот раз не от запаха. Снова отказ. Он услышал, как урчит живот, почувствовал покалывание в ладошках.
«Может, правда нужно было соглашаться? Попросил бы хотя бы аванс…» – подумал он.
«И сбежал в тот же день», – прошипел тайный внутренний голос. Скромник вздрогнул и открыл глаза. Такие мысли пугали гнома, особенно потому, что он не знал, где они могут скрываться в его голове и светлой душе.
– Конечно, нет, – пробормотал он про себя. – Да и я – на сцене?
Он представил это себе слишком живо, чтобы остаться непоколебимым. Красные бархатные кресла. Свет фонарей. Огромный зал. Улыбки и смех, к которым он не может присоединиться, ведь вызывает их. Гном стоит в лохмотьях, палках и земле с уродливым гримом и горбом на спине и смотрит жалким слезливыми глазками на публику и актёров. Мелькают вспышки фотоаппаратов, суфлер подсказывает ему реплики, а Скромник не может произнести ни слова, чувствуя, как загораются щеки, виски, лоб, и жар со стыдом ударяют в голову.
– Молодой человек, вам нехорошо? – крепкие руки подхватили Ромника за пояс. Лишь тогда он понял, что все это время сползал по двери директора на пол. – Давайте поднимемся, здесь ужасно воняет, у меня уже слезятся глаза!
Крепкие руки потащили его к лестнице. Та тоже будет являться гному во снах – потертые перила и огромные бетонные ступени, по которым Скромнику с его ростом было тяжело идти – но в это раз надёжные руки ловко потащили его вверх и усадили на стул перед открытым окном. Через несколько минут паника утих, и гномик смог разглядеть своего спасителя. Точнее, спасительницу.
Увидев её, Скромник подумал о яблоке для Белоснежки. Всё в наклонившейся к нему женщине источало яд: от аномально зелёных, почти звериных глаз с вертикальными зрачками и выкрашенных в цвет артериальной крови губ до фигуры, словно вылепленной из пластилина искуснейшим скульптором. Гном, видавший в жизни лишь лес да братьев с Белоснежкой, на секунду даже растерялся все свою скромность. Женщина с любопытством и каким-то величием рассматривала его фигуру. Скромник тоже изучал её, пока его глаза случайно не упали в декольте – тогда он сразу же вспыхнул и опомнился. Женщина усмехнулась и скрестила руки на груди.
– Какой экземпляр, – довольно протянула она. – Ты заблудился, господин?
– Да. То есть, нет…
Женщина осторожно, словно любуясь, взяла его за подбородок и мягко погладила пальцами.
– Кто ты такой, голубчик?
– Ск. Ромник. Сергей Ромник.
– Сереженька, значит, – произнесла она, с таким наслаждением выговаривая звуки, что гному впервые за все время с переезда понравилось свое новое имя. – Меня зовут Рина Муэрте. Тебе сколько лет?
