(из цикла «Неизвестные войны»)
«У России есть только два союзника – её армия и флот»
крылатое выражение, предположительно, принадлежавшее российскому императору Александру III.
***
Три года назад я написал рассказ «Восточная война»2, в нём я, как мог, рассказал о военных действиях на Камчатке, во времена глобального военного конфликта между Российской империей и коалицией в составе Британской, Французской, Османской империй и даже …Сардинского королевства! (1853—1856 годов).
Санкт – Петербург. Зимний дворец. Декабрь 1851 года
– Вы это читали? – обратился к министру иностранных дел самодержец, бросая на стол депешу русского посола в Париже графа Киселёва.
– О перевороте второго декабря?! – конечно, и, неоднократно. Осмелюсь высказать своё мнение. Сие донесение привело меня в восторг…
– Согласитесь, он же совершеннейший молодец, – перебил его Николай Первый, и подойдя к окну стал рассматривать снующих по площади людей:
– «Главное в том, что этот принц-президент истребил и революционеров, и ненавистных либералов»3.
– «Одним ударом Луи Бонапарт убил и красных, и конституционных доктринёров. Никогда бы им не воскресать!» – поддакнул царю министр.
Семь месяцев спустя
Донесения из Франции всё больше и больше расстраивали царя, его любимец,
победитель революционеров и всякого прочего сброда, более не желал довольствоваться тем, что получил; этому выскочке, теперь, потребовалась корона; правитель Франции отныне желал стать монархом «божьей милостью»!
– Ну, и что нам надлежит делать? – при этих словах Николай Первый вручил Нессельроде письмо, полученное из Вены от австрийского министра Буоля.
– «Признать Луи-Наполеона императором, увы, придётся. Однако следует дать понять ему: монархи других великих государств не считают его равным себе. Ибо новоиспечённый французский король – ненаследственный! Так как актами Венского конгресса далёкого 1815 года династия Бонапартов была исключена из престолонаследия!» – машинально прочёл тот и, выждав минуту, доложил:
– Наш посол граф Киселёв, несколько раз, в самых ласкательных выражениях, пытался отговорить Луи-Наполеона от этой опрометчивой затеи. Но, увы, безрезультатно.
– «Монархи божьей милостью» не могут его считать вполне равным себе.
Он, хоть и родственник того Наполеона, которого мой брат взашей выгнал из России и гнал аж до столицы Франции, но не может считаться монархом наследственным! – Николай первый поднял палец вверх и продолжил:
В акте Венского конгресса 1815 года чётко прописано, что династия Бонапартов исключается из французского престолонаследия!
Когда будете составлять ему поздравительное письмо, по поводу коронации, извольте употребить обращение – не «государь и дорогой брат», а «государь и добрый друг», и никак иначе!
Мы с вами не имеем права оскорбить память того судьбоносного Венского конгресса!
Январь 1853 года. Версаль. Собрание приближённых в Галереи битв.
Император Луи-Наполеон пребывал в прекрасном настроении. И повод для этого был, и ещё какой. Его дипломатам удалось уговорить султана Османской империи, Мехмеда Али-пашу отнять ключи от Вифлеемского храма (церковь Яслей Господних) и Иерусалимского храма (церковь Гроба Господнего) у греческой православной общины, которым те принадлежали не одну сотню лет, и демонстративно её тамошним католикам.
– Знатный щелчок по носу российского императора, заступника всех угнетённых православных! Впредь будет знать, кто ему «брат», а кто просто, «добрый друг» и это только начало! Вот увидите, я, вместе с вами, ещё возьму у него реванш, за Березину4 и за казаков в Париже! – произнеся эти слова как тост, он первым осушил свой бокал с шампанским, предлагая всем присутствующим немедленно последовать его примеру.
– И ещё: организуйте мне встречу с послами Англии и Сардинии, полагаю, что настала пора сколачивать коалицию для охоты на русского медведя.
Санкт-Петербург. Зимний дворец. Тоже время
– «Тем самым было грубо попрано закреплённое несколькими договорами право Российской империи на покровительство Православия в Турции»5, – Закончил читать свой доклад Карл Нессельроде и захлопнул папку и положил её на стол перед императором.
– И какие будут предложения? – буркнул Николай Первый, не поднимая головы и не отрываясь от чтения бумаг.
– Ваше Императорское Величество, полагаю, что проблема с ключами много серьёзней, чем кажется на первый взгляд, надо немедленно…
– Я не об этом вас спросил! Кого предлагаете послать в Стамбул? Чтобы он незамедлительно решил вопрос о скорейшей передаче ключей их законным владельцам?
– Наш посланник в Константинополе Владимир Титов в особом меморандуме на имя великого визиря убедительно доказал, что права Иерусалимской православной церкви восходят ещё к временам Восточной Римской империи. Более того, к документу были прикреплены более полтора десятка фирманов (указов), однозначно доказывающих права православных, верующих на две эти святыни…
– Вы меня слышите, князь? – император поднялся с места, – я ещё раз, повторяю! Кого, конкретно, пошлём к султану, для скорейшего решения этой проблемы?
Сдаётся мне, что война не за горами! Тем более что русская армия сильна как никогда, да и Пруссия с Австро-венгрией нас обязательно поддержат, зря что ли, наши бравые солдаты, несколько лет назад, подавили там Венгерский мятеж и спасли императора от позора, а, возможно, и от виселицы или новомодной гильотины. Да и Франция с Англией вряд ли за Турок станут заступаться, что им надо от «этого больного человека Европы6?!»
– Позволю предложить на должность нашего спецпосланника кандидатуру Александра Сергеевича Меньшикова, правнука того самого, Петровского – нерешительно предложил министр, полагая, что царь немедленно отклонит эту кандидатуру.
– Этого наглеца и нахала?! – на лице самодержца появилась улыбка, – ну, что же, пусть едет, и как можно быстрее. Я распоряжусь, чтобы ему, в качестве весомого аргумента выделили наш новейший паро-броне фрегат. А вы подготовьте для него подробные инструкции: вести себя во дворце султана предельно вызывающе и требовать… э… много чего, но в первую очередь… ключи от храмов!
***
И российский эмиссар в точности выполнил поручение. Сразу же, по прибытии в Стамбул, заявил, что восточный этикет его не интересует и снимать головной убор он ни перед кем, он не собирается, кланяться султану тоже.
В специально заниженную дверь, ведущую в тронный зал, вошёл, сильно накренившись назад, но всё же не наклонив голову, и с порога заявил:
