1. – Чем вы вообще можете заинтересовать? – раздражённо выкрикивал немолодой, седоватый мужчина, постриженный под полубокс, этакий мальчиш плохиш, в отглаженном тёмно-синем костюме.
Его собеседник, тех же лет, пожимая плечами и едва заметно улыбаясь, отведя в сторону руку с раскрытой ладонью, как бы представляя некое чудо, сказал, – Вот! – Он кивнул, указывая на даму, восемнадцати лет, которая, будто находясь в нирване, рисовала белую жирную полосу, похоже гуашью, на внешней плоскости коробки, что лежала на столе между ними.
Коробка чуть побольше обувной, где-то тридцать на пятьдесят и на сорок. Итак, жирная белая линия, продолжает свой путь и ведь никто, никто за руку не подумал остановить. Вот плоскость коробки кончилась, а линия идёт дальше, по столу, оставляя крупные, не чёрные, а белые капли… по бумагам, по любимому плюшевому котику, по перекидному календарику, какое сегодня число, неужели день рождения Леночки, по любимым блестяшкам и прочему культурному хламу.
– Где ты её взял, вообще, – указывая глазами на девушку и невоспитанно переходя с "вы" на "ты" зло пробормотал владелец кабинета, – я сейчас охрану вызову!
– Охрана пьёт чай, – пропела-прошептала вредительница, по ходу, она в этой комнате рулила, невзирая на авторитеты.
– Вера, Вера! – обращаясь к секретарю, в прихожую, – закричал начальник, – уберите отсюда эту… – он не мог подобрать слово, – эту, эту гадость, эту сумасшедшую!..
– Вера тоже пьёт чай, с закрытыми глазами, – тихо и на удивление доходчиво, с улыбкой, чревовещала чокнутая рисовальщица.
– Что вы себе возомнили?
– Снимайте туфли, Виктор Борисович, – пропела девушка. Она поставила банку с краской на кем-то любимого мягкого котика, а кисточку окунула в кружку с недопитым хозяйским кофе, сделав его невкусным кофе, "со сливками". Отступила на шаг, полюбовалась своим творением и взглянула на начальника. Тот, белее мастерклассовской гуаши, пыхтя топтался на одном месте, в свежевыстиранных супругой синеньких носочках и уже держал на вытянутой руке свои блестящие туфли.
– Виктор Борисович Ченобата, шестидесятого года рождения, летом восемьдесят второго, вы в составе комсомольского отряда дружинников, при патрулировании улиц Ленинского района, в вечернее время, наткнулись на Полежаева Николая Фёдоровича, шестьдесят первого года рождения, – она кивнула на второго смущённого собеседника, – который, в нетрезвом виде задремал на травке газона в сквере, возле кинотеатра им. Горького. Затем, вы, пропустив своих товарищей вперёд, присели возле спящего студента и, воровато озираясь, в наступающих сумерках, сняли и присвоили его блестящие туфли, так?
– Так… – еле слышно пролепетал Виктор Борисович.
– Передайте обувь Полежаеву.
Далее следует немая сцена передачи, потная дрожащая рука начальника, смущённое лицо получателя, какая-то вата в воздухе, нелепый бардак на столе, автомобильные гудки на улице, за окном, всё как во сне.
– Виктор Борисович, к вам посетители!.. – нарушив паузу, раздался голос проснувшейся секретарши, из прихожей…
– А-а-а, – тихо отозвался из своего угла Виктор Борисович, он сосредоточено топтался в носочках и приходил в себя.
– Ну что же, нам пора, – заключила юная авантюристка, – вы со мной? – она обернулась к Полежаеву.
– Да, да, – ошарашено кивнул он.
– Тогда захватите вон ту коробку и мягкого котика, этот артефакт нам пригодится.
2. Они прошли мимо секретарши. Постойте, постойте, выносить здесь ничего нельзя. Мимо посетителей, по лестнице, по холлу, мимо классического вахтёра, мимо стандартной уборщицы, тёти Маши, прямо в зелёное летнее утро. И далее… по тротуару Ленинского района.
– Теперь, до свидания, Николай Фёдорович…
– Постойте, постойте, мы ещё увидимся?.. мы даже толком не познакомились… меня зовут Николай…
– Фёдорович, – со смехом подсказала девушка.
– Ну да, – согласился Полежаев, – расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой, – пел разноголосый детский хор на утреннике за оградкой, – а вас?
– Катюша, это же очевидно, – она насмешливо посмотрела на Полежаева.
– Катюша, – глупо повторил Николай, – очень приятно.
– Мне тоже, – повела плечиками Катя.
Разумеется, она была симпатичная, и даже очень. Большие глаза, брови вразлёт, маленький вздёрнутый носик, острые скулы, пухлые губки, вьющиеся волосы, такое длинное тёмное каре. Короче, минимум косметики и максимум превосходства. На ней был лёгкий голубой сарафан в белый цветочек, розовая блузка и нелепые розовые кроссовки на огромной подошве. Николай был попроще, да от него и не требовалось. Они рассматривали друг друга.
– Как же вы, – начал он, – эти сведения, эти дурацкие блестящие туфли, ведь сорок лет прошло, я сам ничего не помню, а вы такая молодая, откуда всё это?..
– Ну я, допустим, чуть постарше, чем вам кажется.
– Потрясающе! Что же всё это значит… вы что, воюете с плохими парнями?
– Парни это мусор, – расхохоталась Катя.
Она оставила растерянного Николая Фёдоровича посреди высветленного урбанистического пейзажа и зашагала прочь.
3. A в это время, по перпендикулярной улице тоже идёт девушка. Она идёт в магазин. Её зовут Настя. – Посмотрите какой у меня мальчик. – Она показывает трёхлетнего лысоватого мальчика "вконтакте" и мило улыбается. Но это на фото, а в жизни бывают моменты когда она просто орёт на этого мальчика или тихо-тихо ядовито шипит. На мальчика и ещё на гражданского мужа, Костю. Который ждёт её с баночкой пива из магазина. Скорее, с двумя баночками, если хватит мелочи. И вот, на перекрёстке, она переходит дорогу и слышит своё имя.
– Настя, Настя, – Кто-то негромко окликает её. А она занесла ногу для очередного шага и молчит. Долго. Долго думает. Я не долго думаю, – думает она, – просто не сразу говорю, и не сразу делаю, – думает Настя. И через мгновение уже бампер грузовика, и темнота. И будто не дышит. Какие-то расплывчатые фигуры собираются вокруг. Представители доминирующей цивилизации. И вот, в эту кучу народа, врезается следующий грузовик. Такое редко случается. Однако, имеет место быть.
– Что же это творится! – восклицает пожилая женщина, к счастью, не успевшая оказаться в эпицентре трагедии. Эта женщина никому не нужна, вот её и не задело. Можно ведь и так подумать.
Несчастный случай на перекрёстке проспекта Ленина и улицы Жданова, лояльно переименованной в Ленинградскую. Крики, гудки, пыль, сгрудившиеся машины, бурые пятна и разбросанные тела на жёлто полосатой зебре перехода, бесконечные зеваки… и улыбка. Зловещая улыбка, прыгающая по тёмным углам и крышам соседних строений. Мимолётное видение, доступное только восприятию Екатерины. И никому больше.
– Значит она уже в городе, – подумала вслух Катя.
