Иннокентий Анненский - Кипарисовый ларец

Кипарисовый ларец
Название: Кипарисовый ларец
Автор:
Жанры: Русская классика | Литература 20 века
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "Кипарисовый ларец"

«Бесследно канул день. Желтея, на балкон

Глядит туманный диск луны, еще бестенной,

И в безнадежности распахнутых окон,

Уже незрячие, тоскливо-белы стены…»

Бесплатно читать онлайн Кипарисовый ларец


Трилистники

Трилистник сумеречный

1. Сиреневая мгла

Наша улица снегами залегла,
По снегам бежит сиреневая мгла.
Мимоходом только глянула в окно,
И я понял, что люблю ее давно.
Я молил ее, сиреневую мглу:
«Погости, побудь со мной в моем углу,
Не тоску мою древнюю развей,
Поделись со мной, желанная, своей!»
Но лишь издали услышал я ее ответ:
«Если любишь, так и сам отыщешь след,
Где над омутом синеет тонкий лед,
Там часочек погощу я, кончив лет,
А у печки-то никто нас не видал…
Только те мои, кто волен да удал».

2. Тоска мимолетности

Бесследно канул день. Желтея, на балкон
Глядит туманный диск луны, еще бестенной,
И в безнадежности распахнутых окон,
Уже незрячие, тоскливо-белы стены.
Сейчас наступит ночь. Так черны облака…
Мне жаль последнего вечернего мгновенья:
Там все, что прожито, – желанье и тоска,
Там все, что близится, – унылость и забвенье.
Здесь вечер как мечта: и робок и летуч,
Но сердцу, где ни струн, ни слез, ни ароматов,
И где разорвано и слито столько туч…
Он как-то ближе розовых закатов.

3. Свечку внесли

Не мерещится ль вам иногда,
Когда сумерки ходят по дому,
Тут же возле иная среда,
Где живем мы совсем по-другому?
С тенью тень там так мягко слилась,
Там бывает такая минута,
Что лучами незримыми глаз
Мы уходим друг в друга как будто.
И движеньем спугнуть этот миг
Мы боимся, иль словом нарушить,
Точно ухом кто возле приник,
Заставляя далекое слушать.
Но едва запылает свеча,
Чуткий мир уступает без боя,
Лишь из глаз по наклонам луча
Тени в пламя бегут голубое.

Трилистник соблазна

4. Маки

Веселый день горит… Среди сомлевших трав
Все маки пятнами – как жадное бессилье,
Как губы, полные соблазна и отрав,
Как алых бабочек развернутые крылья.
Веселый день горит… Но сад и пуст и глух.
Давно покончил он с соблазнами и пиром, —
И маки сохлые, как головы старух,
Осенены с небес сияющим потиром.

5. Вариант. Маки в полдень

Безуханно и цветисто
Чей-то нежный сгиб разогнут, —
Крылья алого батиста
Развернулись и не дрогнут.
Все, что нежит – даль да близь,
Оскорбив пятном кровавым,
Жадно маки разрослись
По сомлевшим тучным травам.
Но не в радость даже день им,
Темны пятна маков в небе,
И тяжелым сном осенним
Истомлен их тяжкий жребий.
Сном о том, что пуст и глух
Будет сад, а в нем, как в храме,
Тяжки головы старух…
Осененные Дарами.

6. Смычок и струны

Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Каксаться скрипки столько лет
И не узнать при свете стуны!
Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых…
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.
«О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно, ты та ли, та ли?»
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.
«Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно…»
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось…
И быбло мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч… И струны пели…
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.

7. В марте

Позабудь соловья на душистых цветах,
Только утро любви не забудь!
Да ожившей земли в неоживших листах
Ярко-черную грудь!
Меж лохмотьев рубашки своей снеговой
Только раз и желала она, —
Только разнапоил ее март огневой,
Да пьянее вина!
Только раз оторвать от разбухшей земли
Не могли мы завистливых глаз,
Только раз мы холодные руки сплели
И, дрожа, поскорее из сада ушли…
Только раз… в этот раз…

Трилистник сентиментальный

8. Одуванчики

Захлопоталась девочка
В зеленом кушаке,
Два желтые обсевочка
Сажая на песке.
Не держатся и на-поди:
Песок ли им не рад?..
А солнце уж на западе
И золотится сад.
За ручкой ручку белую
Малютка отряхнет:
«Чуть ямочку проделаю,
Ее и заметет…
Противные, упрямые!»
– Молчи, малютка дочь,
Коль неприятны ямы им,
Мы стебельки им прочь.
Вот видишь ли: все к лучшему —
Дитя, развеселись,
По холмику зыбучему
Две звездочки зажглись.
Мохнатые, шафранные
Звездинки из цветов…
Ну вот, моя желанная,
И садик твой готов.
Отпрыгаются ноженьки,
Весь высыплется смех,
А ночь придет – у Боженьки
Постельки есть для всех…
Заснешь ты, ангел-девочка,
В пуху, на локотке…
А желтых два обсевочка
Распластаны в песке.

9. Старая шарманка

Небо нас совсем свело с ума:
То огнем, то снегом нас слепило,
И, ощерясь, зверем отступила
За апрель упрямая зима.
Чуть на миг сомлеет в забытьи —
Уж опять на брови шлем надвинут,
И под наст ушедшие ручьи,
Не допев, умолкнут и застынут.
Но забыто прошлое давно,
Шумен сад, а камень бел и гулок,
И глядит раскрытое окно,
Как трава одела закоулок.
Лишь шарманку старую знобит,
И она в закатном мленьи мая
Все никак смелет злых обид,
Цепкий вал кружа и нажимая.
И никак, цепляясь, не поймет
Этот вал, что не к чему работа,
Что обида старости растет
На шипах от муки поворота.
Но когда б и понял старый вал,
Что такая им с шарманкой участь,
Разве б петь, кружась, он перестал
Оттого, что петь нельзя, не мучась?..

10. Вербная неделя

Вале Хмара-Барщевскому

В желтый сумрак мертвого апреля,
Попрощавшись с водною пустыней,
Уплывала Вербная Неделя
На последней, на погиблой снежной льдине.
Уплывала в дымах благовонных,
В замираньи звонов похоронных,
От икон с глубокими глазами
И от Лазарей, забытых в черной яме.
Стал высоко белый месяц на ущербе,
И за всех, чья жизнь невозвратима,
Плыли жаркие слезы по вербе
На румяные щеки херувима.

Трилистник осенний

11. Ты опять со мной

Ты опять со мной, подруга осень,
Но сквозь сеть нагих твоих ветвей
Никогда бледней не стыла просинь,
И снегов не помню я мертвей.
Я твоих печальнее отребий
И черней твоих не видел вод,
На твоем линяло-ветхом небе
Желтых туч томит меня развод.
До конца все видеть, цепенея…
О, как этот воздух странно нов…
Знаешь что… я думал, что больнее
Увидать пустыми тайны слов…

12. Август

Еще горят лучи под сводами дорог,
Но там, между ветвей, все глуше и немее:
Так улыбается бледнеющий игрок,
Ударов жребия считать уже не смея.
Уж день за сторами. С туманом по земле
Влекутся медленно унылые призывы…
А с ним все душный пир, дробится в хрустале
Еще вчерашний блеск, и только астры живы…
Иль это – шествие белеет сквозь листы?
И там огни дрожат под матовой короной,
Дрожат и говорят: «А ты? Когда же ты?»
На медном языке истомы похоронной…
Игру ли кончили, гробница ль уплыла,
Но проясняются на сердце впечатленья;
О, как я понял вас: и вкрадчивость тепла,
И роскошь цветников, где проступает тленье…

13. То было на Валлен-Коски

То было на Валлен-Коски.
Шел дождик из дымных туч,
И желтые мокрые доски
Сбегали с печальных круч.
Мы с ночи холодной зевали,
И слезы просились из глаз;
В утеху нам куклу бросали
В то утро в четвертый раз.
Разбухшая кукла ныряла
Послушно в седой водопад,
И долго кружилась сначала,
Все будто рвалася назад.
Но даром лизала пена
Суставы прижатых рук, —
Спасенье ее неизменно
Для новых и новых мук.
Гляди, уж поток бурливый

С этой книгой читают
«В десятых годах V века до Р. X., в Афинах, знаменитый трагический писатель Еврипид, уже стариком, поставил на сцену пьесу, которая носила то же название, что и помещаемая ниже, – „Меланиппа-философ“. Эта пьеса не дошла до нас. Об ней сохранились только довольно редкие отзывы, да из нее цитировали 13–16 строк. По счастью, миф, точнее основа драматического сюжета, хотя и не вполне, сохранилась у одного историка античной эры (I века до Р. X.), Дион
«Колорит ноября. Колорит туманной, мозглой петербургской ночи. Только не теперь, а лет 50, а то и все 60 тому назад. Кажется, Фонтанка. Над водой повис плоский и опустелый мост, а ветер то поскрипывает фонарными столбами, где тоскливо мигает что-то желтое, то выше колец взрывает черную воду канала. Прохожих совсем мало. Да кому и ходить-то в такую ночь? А это что же там метет из улицы в улицу, метет в самое лицо и за воротник шинели, и на фонарь,
«Милостивые государи! Речь моя посвящена памяти Лермонтова. На школе лежит долг хранить и поддерживать память о родных поэта. Неблагодарность есть недостаток самосознания. Для русской школы имя Лермонтова не только одно из немногих классических имен, но и неотразимо симпатичное имя. Есть в лермонтовской поэзии особенное, педагогическое обаяние: ей одной свойственна та чистота, почти кристальность изображения, какую мы встречаем в пьесах „Ангел“,
Иннокентий Федорович Анненский называл себя «сыном больного поколения», скептическое настроение рубежа веков повлияло на умонастроения поэта, и его творчество проникнуто духом сокрушения ложных кумиров, не оправдавших себя святынь. Критический разум стал в его лирике единственнымсудьей происходящего. Этот разум хотел узнать точную меру способности современного человека к любви. Литературное влияние Анненского на возникшие вслед за символизмом теч
«Однажды, когда три добрых старца – Улайя, Дарну и Пурана – сидели у порога общего жилища, к ним подошел юный Кассапа, сын раджи Личави, и сел на завалинке, не говоря ни одного слова. Щеки этого юноши были бледны, глаза потеряли блеск молодости, и в них сквозило уныние…»
«В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять земель, в тридесятом царстве стоял, а может, и теперь еще стоит, город Восток со пригороды и со деревнями. Жили в том городе и в округе востоковские люди ни шатко ни валко, в урожай ели хлеб ржаной чуть не досыта, а в голодные годы примешивали ко ржи лебеду, мякину, а когда так и кору осиновую глодали. Народ они были повадливый и добрый. Начальство любили и почитали всемерно…»
«Я сначала терпеть не мог кофей,И когда человек мой ПрокофийПо утрам с ним являлся к жене,То всегда тошно делалось мне…»
«Среди кровавыхъ смутъ, въ тѣ тягостные годыЗаката грустнаго величья и свободыНарода Римскаго, когда со всѣхъ сторонъПорокъ нахлынулъ къ намъ и онѣмѣлъ законъ,И поблѣднѣла власть, и зданья вѣковагоПодъ тяжестію зла шатнулася основа,И свѣточь истины, средь бурь гражданскихъ бѣдъ,Уныло догоралъ – родился я на свѣтъ»Произведение дается в дореформенном алфавите.
Лирическая повесть о жестоких буднях войны, о тяжелой и самоотверженной службе армейских разведчиков.
Трилогия «Голубятня на желтой поляне» повествует о судьбе разведчика Дальнего космоса Ярослава Родина и его друзей, которые вступили в борьбу с цивилизацией паразитов – «Тех, которые велят». Эта книга о том, как сила человеческих привязанностей оказывается сильнее межгалактических расстояний, безжалостного времени и поселившегося в мире зла. Правда, чтобы преодолеть одиночество, взрослым и юным героям надо пройти немало трудных путей и порой реша
Человек, оказавшийся в непривычных, наверняка небезопасных условиях, будь то глухой непроходимый лес, безлюдная пустыня или горное бездорожье, должен сделать все возможное и невозможное, чтобы спаси себя и тех, кто рядом. Как сориентироваться на местности? Как найти пищу, воду, добыть огонь, побороть сложившиеся обстоятельства, не потеряв волю к победе и оптимизм?Под стихийным бедствием понимают природные явления, которые приводят к нарушению нор
Если ты хочешь быть популярной в своем круге общения, то, естественно, должна следить за модой. Но как сложно найти «золотую середину» между глухим консерватизмом и бездумным следованием за каждым «писком» этого капризного божка! Мода по своей природе непостоянна и быстротечна, угнаться за ней – дело непростое и весьма разорительное. Ведь модными или немодными бывают не только одежда и макияж, но и музыка, спорт, гаджеты, литература и даже еда ил