Лирика обладает одним несомненным преимуществом перед другими родами поэзии: она лучше всего освещает нам личный мир поэта, ту сферу, которую выделяет для него в широком Божьем мире его темперамент, обстановка, симпатии, верования; она показывает степень отзывчивости поэта; т. е. его способности переживать разнородные душевные со стояния: она часто открывает нам уголки поэтической деятельности, где живут не оформившиеся еще образы, задатки для определенных фигур эпоса и драмы. В эпосе и драме образы становятся разнообразнее и пестрее, но вместе с тем славятся объективнее, особенно в драме. Поэтический мир гр. А. К. Толстого отчасти освещен нами в предыдущей главе. Но мы рассматривали его в связи с центром, и частью в еще необъективированном, не образно-отчетливом виде; притом сюжеты лирики обыкновенно однообразны и вращаются около элементарных психических мотивов. Обратимся к сюжетам эпическим. Напомню один из выводов предыдущей главы: Толстой дорожит идеальными представлениями, он ищет в мире отблесков вечной красоты, отзвуков небесной гармонии. В его эпосе, как и в лирике, почти не отразился мир непосредственных, живых впечатлений. Наоборот, ему дорог и близок мир преданий самых разнообразных. Его воображение постоянно вращается в прошлом или сказочном, начиная от определенных исторических сюжетов и кончая легендами чисто мифологическими вроде «Волков», во вкусе Саути. Всех ближе ему область русских преданий, но он мастер и в древнеитальянской легенде, и в преданиях балтийских славян. Везде почти тщательно и изящно рисует он обстановку баллады или былины, помогая перенести туда фантазии читателя. Повсюду видна рука опытного художника, который изучил и пережил душою свой поэтический предмет. Мы уже указывали отчасти на основания его духовного родства с богатырским нашим эпосом.
Рассмотрим теперь подробнее его богатырей, а потом и вообще былинный склад его поэзии. Выделяется пять художественных былин: Алеша, Змей Тугарин, Илья Муромец, Садко и Сватовство. Особенно хороши две последние пьесы. Алеша Попович – одна из характернейших фигур нашего богатырского эпоса. Если это не самый храбрый, то, конечно, самый дерзкий из всех богатырей, сорвиголова. Он горяч, заносчив, хвастлив и жаден. Он любит блеск, любит удовольствия, музыку и вместе с тем вкрадчив, увлекателен, легко покоряет женские сердца. Как боец, он не всегда надежен, благодаря своей рьяности; его не пускают на очень трудные дела, потому что он позарится на блеск и богатство или надорвется от горячности в бою и погибнет понапрасну. Алеша бабий пересмешник и порой даже разрушитель семейного счастия, но он все же заправский богатырь, один из любимых, победитель Змея, крестовый брат Добрыни, необходимый член богатырской дружины, и между ним и щеголем Чурилой, который после неудачного состязания с Дюком остается в живых, киевскими бабами умоленный, – целая пропасть. Толстой взял Алешу не как покорителя чудовищ, а как певца и любезника. В длинной, изящной балладе нет грубых эротических образов или намеков. Алеша везет пленную царевну, которая просьбами и хитростью старается спастись из его лодки; но вот богатырь берет звонкие гусли и запевает чудную песню. Музыка действует на пленницу помимо слов.
Песню кто уразумеет?
Кто поймет ее слова?
Но от звуков сердце млеет,
И кружится голова.
Она слушает певца, подняв белую руку. (Чрезвычайно красивый и верно подмеченный штрих в картине; вспомните у Тургенева в певцах, когда поет Яков: «рядчик поднес сжатый кулак ко лбу и не шевелился».)
Влияние музыки на душу человека Толстой затрагивает и в лирических своих пьесах (см. предыдущую главу); здесь является новая черта:
Любит он иль лицемерит, —
Для нее то все равно:
Этим звукам сердце верит
И дрожит, побеждено.
Характер Алеши выдержан: он чужд колебаний, как чужд грубого насилия, даже грубой хитрости: богатырские черты его смягчились под поэтическим резцом. Он покоряет силой своего искусства:
Не похитчик я тебе (говорит он царевне) —
и
В былине «Змей Тугарин» хотя и воспроизводится богатырская обстановка, но сюжет взят не былинный. Змей Тугарин, оборотень и враг богатырей, приняв на себя вид иноземного певца, поет у Владимира на пиру и насмешливо предрекает русским, что придет время, когда они будут холопами хана. Владимир, это ласковое солнышко былин, мягкий, умный, но пассивный и белоручка, просто засмеялся на глупые слова. Но песня растет и сулит Руси будущее все мрачнее, и вот вступаются один за другим княжие защитники: Илья первый мрачно и убедительно погрозил, потом Алеша посмеялся, а умный и тонкий Добрыня сразу разгадал оборотня и вынул каленую стрелу. Безобразный Демодок обрывает песню и, став змеем, с шипом бросается в Днепр.
Но дерзкая песня не смутила пира. Владимир поднимает чашу за вольный и честный славянский народ, за колокол новгородский да за лихих дедов-варягов. А народ отвечает ему здравицей за князя. Все снова пируют и смеются свободно, потому что верят, что Русь легко переживет все беды, какие бы ни довелось ей встретить. Пьеса ведется в бодром, поднимающем тоне: в ней слышится столько любви к Руси, гордости ею, столько коренного и свободного единства между князем с богатырями и народом, что мы прощаем поэту и некоторую растянутость рассказа, и даже фальшь вроде тостов: в былинной Руси пьют молча и начинают хвастать только напившись.
«Илья Муромец» взят, как и Алеша, не в разгар трудной битвы; он едет густым бором и раздумывает об оставленном Киеве. Богатырь Илья – любимое детище народной фантазии, крестьянский сын со страшной силой и простым сердцем, спокойным нравом, скорей защитник, чем обидчик, он никогда, кажется, не был молод. Недаром до 33 лет он сиднем сидел на печи, да так и слывет у народа старым казаком. Спокойное сознание силы не позволяет ему поддаваться раздражительному и мелочному чувству обиды. Илья и уехал-то из Киева лишь под предлогом обиды – чарой обнесли, – а на самом деле просто потому, что тесна, скучна ему эта киевская роскошь – не под пару молодые неуходившиеся богатыри, не по вкусу царьградские курения да мраморные плиты. Приволье и суровая природа темного бора освежают богатыря и влекут его к себе: в простых сердцах сильно влияние красоты природы, как заметил когда-то Лермонтов. Учащийся мог бы с пользой сравнить у Толстого этот мотив «обновления природой» в Илье и в Иоанне Дамаскине – основание одинаково, но как различен мир, который грезится в природе богатырю и певцу-сподвижнику! Илья как богатырь – полная противоположность Алеше и даже Добрыне. Это, если можно так выразиться, носитель нравственного инстинкта, это – спокойная и трезвая исполнительная сила – миллион рядовых; человек не мудрый, даже не хитрый и вовсе чуждый поэзии и увлечений любви. Такой характерный образ Ильи подметил и поднял Толстой, но читать его былину надо непременно вместе с народными – они должны дополнять, объяснять одна другую (былины народные можно читать в сборнике г. Авенариуса).
