Крохотная квартирка с окнами на запад была настоящей занозой для жильцов бывшего доходного дома. На холеном теле свежепокрашенного фасада ее ветхие рамы смотрелись убого и неуместно, словно побитая молью заплатка на парадном камзоле. Несколько лет с настырностью майского жука сосед-бизнесмен пытался выкупить жалкие тридцать два сопредельных квадратных метра и безраздельно завладеть всей территорией этажа. Подобно искушенному дипломату накануне объявления войны он привозил из дальних поездок для несговорчивой соседки милые безделушки: то хрупкую японскую вазочку ручной работы, то редкое карманное издание Вийона, выловленное из книжных развалов Парижа.
– Коллекционируете? – вежливо вопрошали старички-букинисты, выглядывая из-за шатких книжных пирамид.
– Это для дамы! – сообщал он с некоторым неакадемическим презрением к женскому полу и к стихоплетству.
Книготорговцы, древние, как первый печатный станок, понимающе кивали и хмурились, передавая свои замшелые сокровища из любящих в равнодушные руки. А потом неодобрительно смотрели вслед этому русскому, будто больше него знали о той, которая свободно читала по-французски и не намеревалась добровольно сдавать свою маленькую крепость с окнами на запад в далекой Москве.
Хозяйка этого островка независимости, затерянного в джунглях мегаполиса, расцветала заученной улыбкой в дверном проеме, благосклонно щурилась на подношения и с аристократическим терпением ожидала, когда гость соизволит попрощаться. Он, как Антиной в покоях лживой Пенелопы, в глубине души сознавал тщетность своих попыток и не сомневался, что очередная вазочка займет свое место среди других бесполезностей за тусклым стеклом древнего серванта на подагрических ножках. И что ветхий Вийон присоединится к потрепанным Рембо и Бодлеру, с которых раз в неделю смахивают пыль. И его деловой интерес останется в той же мертвой точке, с которой началась эта история. Сознавал, злился, но ничего изменить не мог, раз за разом разыгрывая один и тот же дебют. Книги, сувениры, крохотные миниатюры под старину с видами Мюнхена, Севильи или забытой в горах швейцарской деревушки, аляповатые магниты на холодильник, поющие бамбуковые подвески – и река его фантазии обмелела и высохла. Он ждал уступки в обмен на незамысловатые сувениры и как бы невзначай озвученную стоимость квадратного метра, которая позволяла ей сменить тесный угол на современную квартиру в доме с консьержкой, подземным гаражом и налаженной инфраструктурой в микрорайоне. Но ожидание закончилось полным провалом.
Соседка, производившая впечатление мягкой и покладистой женщины, выслушивала его рациональные доводы в пользу сделки, без усилий удерживая рубежи вожделенной им территории, кивала, понимающе вздергивала чувственные брови, задумчиво водила пальцем по рассохшемуся косяку… И не сдавала ни пяди своего мира. Причину, по которой она не желала съезжать из насиженного гнезда, будто пустила корни за обитой рыжим дерматином дверью, он угадать не мог.
Поначалу интеллигентный захватчик был убежден в легкой победе и даже мысли не допускал, что женщина станет упираться. Не сразу он заподозрил, что дело в цене. Следующие несколько месяцев, преодолевая природное умение считать деньги, которое партнеры считали несколько переходящей границы приличия прижимистостью, а жены – откровенной жадностью, сосед повышал цену квадратного метра, плавно двигаясь вверх по долларовой шкале. Однако, никто, кроме него и нынешней владелицы, на квартиру не претендовал, и он соревновался в цене лишь с самим собой и с ее упрямством. Он поднимал планку и перешагивал через нее, пока не доторговался до того, что стал опасаться если не за солидный банковский счет, то уж точно за свои врожденные умственные способности. Судя по конечной цифре за тридцать два убогих квадрата, он готовился приобрести чуть ли не Георгиевский зал и запасники Грановитой Палаты одним лотом.
Однажды взбешенный, как черт в остывшей преисподней, почти отчаявшийся, погрязший во внутреннем конфликте между потребностью прирастить к своей квартире чужую площадь и скупостью, он вдруг прозрел, что зашел не оттуда. Что соседка, несмотря на понимающую улыбку и внимательные графитово-серые глаза, просто не в ладах с пространственным мышлением. И оттого астрономическая сумма за жалкую конуру не говорит ей главного: каким на деле будет ее новое жилье, куда она перевезет свою убогую обстановку, пыльную библиотеку и все его дареные вазочки-картинки. «Дура без фантазии!» Он окончательно определился с диагнозом и взялся за разработку новой стратегии.
Следующие несколько недель его риелтор в рамках завышенного бюджета подбирал варианты от таунхаусов в модном Куркино до монолитных новостроек на старом добром западе и уютно обжитом юго-западе столицы. Казалось, глянцевые проспекты вызвали у неплохо замаскированной дуры неподдельный интерес. Соседка подпирала дверной косяк и с заинтересованным видом внимала его многочасовым лекциям о достоинствах монолитов или малоэтажек, об удобстве планировок и преимуществах экологичных материалов. Она даже задавала резонные вопросы, что на первых порах его подкупало. Она была такой, какой он хотел видеть разумного переговорщика, – внимательной и вдумчивой.
Их личные взаимоотношения продвинулись настолько, что она впустила его в крохотную прихожую, оставляя входную дверь целомудренно приоткрытой, будто опасалась быть скомпрометированной встречей с соседом. И если бы он не знал, чем эта скромница зарабатывает на жизнь…
Оживление переговоров на поверку оказалось иллюзией. Стоило после продуманной артподготовки попросить определенности в принятии решения, и она, в первый миг растерявшись, вновь вернулась к прежней мантре «не продается» и толкнула дверь на лестничную площадку, приглашая мужчину оставить за порогом ускользающую из рук надежду.
В конце концов, риелтор, измотанный бессмысленными поисками, заявил, что эта женщина – хитроумная идиотка, которая с самого начала и не планировала съезжать, и что заказчик совершает системную ошибку, оставляя на волю бабы столь ответственный выбор. Сосед выслушал зарвавшегося торговца недвижимостью с невозмутимостью палача, дожидающегося, пока приговоренный докурит последнюю сигарету, а потом без лишних слов уволил наглеца, не выплатив тому положенное вознаграждение. Но крайние меры в отношении риелтора не принесли даже временного удовлетворения, и к вечеру костер его гнева запылал с утроенной силой. Несговорчивая соседка слушала, как он беснуется на этаже, объясняя невидимым зрителям в доступных и абсолютно непарламентских выражениях, что он думает о ее, да и своих, умственных способностях.
