Не будем преувеличивать роль человека, открывшего сундук с печоринскими бумагами и предавшего их печати; мне пришлось лишь расставить знаки препинания, да и то, не везде, поскольку современные средства связи не столь требовательны к грамматике, как старые добрые эпистолярные жанры (безгранично терпение интернета). Более того, предвидя упреки в разглашении тайны частной жизни, скажу, что лишь слегка поиграв на его безразличии, лени и тщеславии (человека, самого не лишенного греха писательского зуда), мы договорились о том, что я вправе редактировать и предавать гласности – если мне или публике это будет интересно – все его похождения и приключения, что называется, без купюр.
А.Б.
«Я не писал стихов, да и вообще ничего такого, больше 15 лет, со времен депрессивно – озорного юношества. Это был наш 3 или 4 день в Китае. Мы поднялись от Гуанджоу до Гуйлиня, что на реке Ли. Ох, уж и красивые виды на этой реке, горы как в старых сказках или как на старинных китайских гравюрах, где старый даос взращивает пилюлю бессмертия.
Помню увидел ее в аэропорту, склоненную над рюкзаком, в простенькой маечке на бретельках и спортивных брючках, притом элегантную, как никто вокруг, посреди разношёрстной толпы путешественников. Я вперился своим гипнотическим взглядом доморошенного донжуана в склоненную фигурку и она приподняла, не разгибаясь, голову и я увидел эти серо – голубые глаза и взгляд скорее вопрошающий, чем надменный.
Часа в 4 первого же утра после прибытия в захудалый городишко на реке Ли, мы дружной группой выдвинулись на утреннее созерцание и сьемку, и это были картины, которые никогда до того я не видел, чудные, яркие и необычные, как впрочем много чего в Китае, созданного природой и человеком (вплоть до прихода коммунистов, пожалуй). Даже постановочные картинки для туристов были полны правдоподобности, пронизанные естественностью ежедневного бытия простого люда: вроде старого рыбака с седой жидковатой бородкой, в соломенной накидке на плечах и бамбуковой шляпой на голове, в штанишках по колено; восседающего на утлом бамбуковом плоту в окружении верных бакланов, освещаемых фонарем, подвешенным на палку; кораблика, проплывающего в самых первых лучах солнца, и этот свет зарождающегося утра играет всеми красками в его парусах, к вящей радости фотоманов. И сердце замирает все те мгновения, когда в рассеивающейся ночи открываются постепенно вершины и очертания гор самых сказочных, которые только видел человеческий глаз со времен последних тектонических сдвигов земной коры.
Вечером того же дня, – когда наша группа должна была выехать на прогулку на лодочках по реке Ли уже для вечерней сьемки – в номере гостиницы, который я делил с обретенным товарищем Женей Цой, царила естественная для такого времени суток (после крайне раннего подъема) атмосфера полнейшей сиесты, Морфей царствовал безраздельно. В одночасье, не сговариваясь, суматошно просыпаемся, понимая, что время назначенное для встречи на берегу реки уже истекло – одевшись проворнее бывалых служак, бежим к причалу всего – то метров в пятиста от гостиницы.
Запыхавшиеся, и уже полные внутренней драмы, смотрим на отплывающие плоты со всей нашей командой, в том числе с теми девушками, с которыми уже успели познакомится и в чью сторону наделали уже первых авансов и реверансов. Женя удручен – он еще и лидер группы, к тому же, назначенный организаторами и вот такая несерьезность нелепая. Весь в поту и огорчении он остается на берегу, я же взбираюсь на прибрежную заброшенную башню и созерцаю свысока речку Ли и эти восхитительные горные образования ее обрамляющие.
Стою на башне и чувствую, как рождаются строчки и охватывает меня прям то самое вдохновение, самое что ни на есть настоящее, вкус которого утрачен смолоду, то сладостное ощущение момента и творчества, тем более ценного в закостенелости и обыденности такой долгой, такой долгой…
И чуть ли не бегом несусь к гостинице и лежа в кровати кропаю приходящие строчки —
1.
Дождь по приезду в Сянпин
Плакала поднебесная,
плакала речка Ли,
плакали, кажется горы —
Цоя сюда привезли!
2.
Вдоль гуйлиньских вершин,
по водам реки величавой
бренное тело Цоя
бамбуковый плот несет.
Утренняя поездка на фотосессию
3.
Прохлада утренней Ли
души наши бодрит.
Рис вчерашний в кулечке
радует сердце Цоя
4.
Глазки с утра протерев
едет на съемку Вика,
бакланов с китайцами нет
на привозе одесском, увы
5.
Китаец встречает нас весело,
партнеру кричит на плоту :
«смотри – ка, сколько бакланов
сегодня нам завезли»!
6.
Картины ожили старинные,
замер бамбуковый плот, —
Андреевым рады служить
баклан и китайский народ
7.
Клюв опускает в воду
В поисках рыбы баклан.
Носом Дина клюет
Штатив для айфона не взяв
Вечерняя съемка на реке Ли
Начало трагедии
8.
Не дождется унылый баклан
увидеть вечернего Цоя,
зачехлены старый Canon
и глаза голубые Жени.
9.
Ждет ли закат человека?
ждет ли рыба баклана?
ждать ли Андрееву Цоя
нарушив природы ход?
10.
Учит Андреев команду
настраивать тени и свет.
Цой безмятежно спит —
свет у него в душе…
11.
Соню Цоя
не беспокоя
отшвартовался Андрей
12.
Купюры и пейзажи
Крепок полуденный сон.
стоят ли 20 юаней,
чтоб из за них вставать?
(мы должны были осматривать пейзаж, изображенный на купюре в 20 юаней)
14.
Оставленный на суше
Склоненный на камерой canon
Цой протирал объектив.
Мужские горячие слезы
капали в реку Ли
15.
Кто так изящно склонен
судорожно рыдая?
нет, не русалка из Дании…
16.
Дина и Стелла на плоту
Катит бамбуковый плот
две безутешные души,
Андреев спящих не ждет,
ленивцам место на суше
17.
Стон поглотили гуйлиньские горы
В Плотах уходящих лишь Дина видна —
Она ведь тоже вершина…
18.
Пускает китаец дым.
Опечалено сердце Дины:
На берегу один
курит сейчас Марат
19.
Новая печаль на берегах Ли
Средь карстовых образований
Гуйлиньских скал и высей
Андреев сегодня воздвиг
Столб соляной из Цоя
20.
Разносились стоны Цоя
по гуйлиньским по горам;
словно Вуду, громко воя
посылал проклятье вам.
21.
Он мятежный
просит бурю
на отплывшие плоты!
22.
Запрещал ли Конфуций спать?
Бдил ли всегда Лао Цзы?
Жесток ли Андреев с Цоем,
Который – лишь человек?
23.
Не был в Китае Иисус
И Ошо не был в Гуйлине,
Зато осенил сладким сном
Цой это славное место
24.
мизантроп в Китае (По мотивам одноименной пьесы Мольера)
Взгляд радостно проводил
34 отплывших —
немного передохну…
25.
Высоки мысли Андрея,
глубоко его погружение.
Но после обеда в Сянпине
плот еще глубже в воде…
А потом была кристаллизация, та самая стендалевская, прям как по нотам. Как заигрывания почувствовавшего свободу и не обремененного излишней моралью самца преобразуются в нечто, глубиной с марсианскую впадину и наполненную такой смесью влечения, страсти, нежности, ревности, надежды, отчаянья, ожидания переворота, неизбежности и судьбоносности? И завертелся волшебный хоровод чувств и эмоций. И были дни, наполненные поминутным любованием и обожествлением, и вечера, наполненные вожделением, ревностью и яростью, когда видишь ее любезничающей с каким – то французским парнем, который, похоже, интереснее тебя и – во всяком случае – внешне бьет по всем параметрам; а также – внезапным – смирением и принятием, свернутостью крови сердца как знак, что ты не властен навязывать себя и свое; и ничто не властно, кроме тайных и вечных сил природы, и что надо либо ожидать на берегу, положив руки на рукоять меча, или – просто броситься в эту реку.
