«Олежкины истории» и другие приключения… нет, не Шурика, известного всем киногероя, а героя, во многом похожего на автора этой книги и носящего такое же имя, – это второй сборник повествований, описывающих воспоминания автора о своей молодости и зрелости (автор лелеет надежду, что она всё же наступила), порой забавные, а порой – поучительные. Тексты, наполненные иронией, юмором, а местами и философским подтекстом, способны – и автор надеется на это – вызвать интерес у широкого круга читателей.
Рассчитано на неограниченный круг читателей возраста 18+
В сборник коротких повестей и рассказов вошли тексты, навеянные воспоминаниями автора о днях минувших – как давно ушедших, так и не совсем далёких. Поэтому он может считаться автобиографичным. Тексты, содержащиеся в нём, во многом дополняют повествования, вошедшие в сборник «Быть в форме», хотя, в отличие от него, здесь они изложены от третьего лица.
Так уж получилось, что немало места в описании событий уделено бытовым деталям и характерным особенностям недавно ушедшей эпохи, для многих уже забытой, а кому-то и вовсе не известной. Эпохи довольно противоречивой, со своими строго регламентированными устоями и взаимоотношениями, полной запретов и ограничений, порой доходящих до абсурда, но у многих и по сей день вызывающих определённые ностальгические чувства. Автор не ставил задачу быть её обличителем или защитником и старался быть нейтральным в своих оценках. Просто ирония и сарказм, с одной стороны, теплота и лёгкая грусть о былом – с другой, как бы сами невольно характеризуют его отношение к атмосфере, которая царила тогда, подчас такое же противоречивое. Да это и понятно – жить и дышать воздухом того времени, принимать данность во всей её противоречивости приходилось вполне осознанно, понимая, что иного выбора, иной судьбы у подавляющего большинства просто не было и быть не могло. И они жили этой жизнью, и каждый в меру своих способностей и своих потребностей (вот уж, воистину, это словосочетание – бессмертное наследие эпохи) искал в ней свою отдушину и зачастую находил её: кто в книгах, кто в искусстве, кто в общении с близким по духу. А кто и вовсе в простых и незатейливых развлечениях или в поиске разного рода удовольствий, далеко не всегда безобидных. И, несмотря ни на что, многие даже умудрялись при этом быть счастливыми. А разве могло быть по-другому?
Прототипами многих героев и действующих лиц явились вполне реальные люди, хотя не обошлось и без частично вымышленных, равно как и полностью абстрактных персонажей. Имена и фамилии многих, как, собственно, и самого автора частично или полностью изменены во избежание обид или упрёков со стороны тех, кого вольно или невольно задели за живое тексты или кто неверно упомянут в них. Хотя автор надеется, что таковых не найдётся, и каждый получит некоторое удовольствие от их прочтения.
Как и прежде, автор выражает свою признательность читателям за обнаруженные в текстах опечатки, о которых просит сообщить по адресу [email protected]
Неудавшийся побег
Олежка приоткрыл глаза. Заснуть никак не удавалось. Самое нелюбимое время – тихий час. Только что закончен обед, и все уложены по кроваткам. Некоторые уже спят, кто-то, как и он, продолжает ворочаться и сопеть. Могли бы и вовсе отменить это принудительное отлёживание своих боков, а эти всё нянчатся с ними, как с малолетками. Как-никак – старшая группа, почти уже школьники.
Эти – это воспитательницы их детсада. Кроме этих есть ещё и те, или те ещё. Которые из столовой и уборщицы. Его бабушка про них так и говорит: ваши кухарки – это те ещё. Ей всё кажется, что готовят они отвратительно, и масло в кашу не докладывают. А она в этом толк знает – сама работала поваром в яслях, правда, недолго. И хотя она нигде этому не училась, у неё настоящий, просто врождённый талант в том смысле, чтобы приготовить так, что пальчики оближешь. Дядя Саша, местный районный судья и друг семьи, вставая из-за стола, так всегда и говорит, хотя сам этого почему-то никогда не делает. А что касается масла, то бабуля его никогда не жалеет. И сгущёнки разной. Недаром о её пирожных – хрустящих, тающих во рту трубочках и пышном наполеоне среди их знакомых ходят легенды.
За окном, прямо напротив его кровати, в голубом небе проносятся белые пушистые облака. Они летят столь стремительно, что кажется, зацепись за одно из них – и ты во мгновение ока перенесёшься в какое-нибудь далёкое тридевятое царство. Хотя, если хорошенько задуматься, это тридевятое не выглядит таким уж далёким. И сомнения эти вполне обоснованы. Он может уже, почти не сбиваясь, досчитать до ста: число тридцать девять находится где-то в первой половине этого длинного списка. Ему кажется, что «тридевятое» происходит именно от этого числительного. А его старший брат и вовсе знает числа гораздо крупнее, чем первая сотня. Он уже учится в четвёртом классе и может легко перемножать в столбик их двузначные комбинации. Так хитро он называет эти пары цифр. Хотя комбинацией, насколько Олежка представляет себе из разговоров старших, обычно называется что-то, похожее на длинную женскую майку.
Вообще говоря, со словами и у него временами возникает какой-то мучительный, а иногда и трогательный раздрай. Услышав новое, незнакомое слово, он тут же пытается разгадать его смысл, и, отыскав его, по своему разумению переиначивает на иной манер, сообразуя с найденным смыслом. Это же так логично, а иначе зачем те слова, которые так и норовят обмануть слух. Ведь он для того и дан, этот слух, чтобы понимать всё без лишних объяснений. Например, когда говорят «я тебя сейчас отшл-л-лёпаю», то здесь даже без повышения интонации каждому становится ясно, что его не будут гладить и не расчешут гребешком. А в последних словах так и слышится ласковое шуршание расчёски в волосах. Кстати, и слово «логично», как-то произнесённое его отцом, на слух воспринималось вполне объяснимым – стоило лишь представить себе что-нибудь, аккуратно разложенное по полочкам.
В мире всё должно быть устроено логично, ладно и чинно. И если это не так, то нужно поправить. Нужно усмирить, притереть и подчистить разнобой избыточных звуков, выправить слоги, эти маленькие самостоятельные понятия, выстроив их – кубик за кубиком – в правильной очерёдности, в нужном ритме, который не позволит им рассыпаться.
Но, к его удивлению, логика эта во многом услышанном работала далеко не всегда. Так было с псевдонимом, которым, как ему казалось, называли психически неуравновешенного человека или попросту психа, донимающего всех своими причудами. Так было и с выеденным яйцом – оно у него было почему-то выведенным, ибо, как ему казалось, нет ничего проще, чем вывести птенца, и занятие это уж точно ничего не стоит. Со временем, конечно, всё вставало на свои места: псевдоним оказывался просто кличкой, а яйцо – съеденным, но это, как правило, наступало значительно позже, чем того хотелось бы, и Олежка ещё долго пребывал в плену филологических фантазий, порой забавляя старших своими наивными откровениями. Похоже, тридевятое царство тоже было из их числа.
