– Вот я и говорю, тут отродясь никаких памятников не стояло! Я собаку повел гулять. Она меня рано поднимает. А мои дела какие, пенсионерские: собака, потом в магазин к открытию, молока там, творожка купить…
Словоохотливый старичок наслаждался своей ролью.
«Одинокий, наверное, – подумал Савушкин, – даже мрачный повод не помеха, чтоб пообщаться». Он не стал перебивать его, а аккуратно вернул к теме:
– Значит, вас собака вывела на это место?
– Она и вывела. Я ее не стесняю, мы с ней привыкли не стеснять друг друга, уважаем желания каждого. Вот она и привела сюда, не знаю, что ее взволновало… Этот дом уже второй год под снос, бывает, что бомжи здесь ночуют. А ночью сюда никто не сунется, темнотища, ни одного фонаря. Раньше, до революции, здесь притоны разбойные были… А сейчас новые русские хоромы строят с бассейнами. – Он кивнул в сторону площадки, где бригада негров реставрировала в современном стиле старое здание.
– Пять минут на машине до Кремля, а такая глухомань, – заметил Михаил Белозеров, старший следователь по особо важным делам городской прокуратуры. – Жаль, натоптать успели…
Он почесал свой утиный нос и покачал головой.
Среди куч мусора, пустых бутылок, банок из-под пива цементный бюст выглядел нелепо и даже комично. Былой кумир, оказавшийся на свалке…
– Я подошел ближе, собака тявкает, – дедуля взъерошил ладонью белые волосы, – глянул, мать честная: кожа проглядывает! Думал, показалось. Отколупнул кусочек: так и есть – человеческая голова! И сразу в милицию побежал звонить… Это же надо, не люди, а звери! Хуже сицилийской мафии! А как вы думаете, Никита Алексеевич, это из-за дома этого, из-за места убили его? Разборки?
– Разборки… Памятник самому себе! – мрачно ответил Савушкин. – Такого в моей практике еще не было… Цемент свежий, скорей всего сегодня ночью убили.
Он вгляделся в черты покойника. Местами цементное покрытие было не толще бумаги. Скошенный лоб, выпяченные надбровные дуги, ежик волос, выдвинутая крупная челюсть. Явно не аристократического происхождения, простолюдин, как говорили раньше.
Рядом была выкопана небольшая яма, в которой готовили раствор, брошенный мешок из-под цементной смеси. Пока эксперт-криминалист снимал отпечатки обуви на глинистой земле, Савушкин изучал странную находку, обнаруженную рядом с трупом: старое подростковое пальто фасона 80-х годов. Он вывернул его наизнанку, но кроме бирки «фабрика „Большевичка“», ничего определенного не нашел.
– Пальто это тоже здесь лежало? – спросил Савушкин у старика.
– Лежало.
– А вчера утром оно тоже здесь лежало? – уточнил он.
– Не могу знать. Мы в таких местах не гуляем…
– Специально подбросили, чтобы мы подумали, что убийство совершено подростками? – заметил Белозеров. – Слишком просто.
– Но пальто подбросили именно они, – заметил Савушкин, – на том месте, где оно лежало, следы цемента. Следовательно, его подбросили сразу после всех этих цементных дел… Неужто нужно было кому-то еще возле этой головы бросать свое пальто? – Он обратился к Сергею Кошкину и Игорю Вьюжанину, недавним выпускникам юрфака: – Съемку закончили, отпечатки обуви готовы?
– Закончили, товарищ майор.
– Если прокуратура не против, – Савушкин повернулся к Белозерову, – будем выкапывать «скульптуру». Без лома, чувствую, здесь не обойтись… Ребята, – попросил он молодых коллег, – сходите на стройку, попросите у прораба инструменты. А то пока дождемся…
Белозеров достал сигареты, Савушкин вздохнул, кашлянул:
– Дай и мне тоже! Все бросаю… А как выеду на убийство, и уж сколько их было, не счесть, не могу удержаться… Нет, к этому привыкнуть нельзя. Уроды! Ну убили, так нет же, покуражиться надо, обмазать цементом, специально все для этого подготовить. Неужели это может доставлять удовольствие?
– Может. У них это что-то вроде профессионального увлечения. Помнишь маньяка, девятнадцать душ загубил, в большинстве – пожилые женщины… Так вот в морге он увидел отсеченную руку, для дактилоскопии делали отсечение, посетовал, с таким, как бы это сказать… превосходством: что ж такие неровные края? Я вот голову ножичком «лисичка» ровнехонько отрезал… Только бог знает, откуда они берутся… У того типа были родовые травмы головы. Может, повлияло. А с виду нормальный, начитанный, увлекался искусством, даже написал фантастическую повесть про общество будущего. С картинками. Читаешь – ребенок ребенком…
– Помню, – Савушкин поморщился. – Его еще не расстреляли?
– Сидит в Бутырке в камере смертников. Ждет помилования.
– И помилуют! Он же бедный и несчастный, начитанный, – заметил Никита.
– А тут явно демонстрационный характер, – переменил разговор Белозеров. – Чтобы не только убить, но и запугать других. А кого? Братанов-подельников? Выкопаем, а потом посмотрим характер ранений…
С ребятами-спецами пришли трое: мужчина лет сорока в кепке-американке и двое чернокожих. Они несли инструменты.
– На кой черт привели? – рассердился Савушкин. – Их только не хватало!
– Решили сами помочь милиции! – прогудел мужик. – Ребята справные, любую задачу выполнят. – Он присмотрелся и обмер: – Неужто голова? Живая?
А сыновья горячего солнца, разглядев страшную голову, залопотали, закурлыкали, замахали белесыми ладошками, кокетливо прикрывая глаза, и белый хозяин развел руками:
– Испугались, теперь никакой шаман их не заставит. Пошли вон отсюда, белоручки!
Негры ушли, шагая в ногу, а соотечественник, поплевав на ладони, взялся за лопату.
…Вернувшись в управление угрозыска, Савушкин первым делом зашел к начальнику отдела Брагину. Тот что-то писал, рядом трещала включенная портативная радиостанция.
– А-а, боевой зам! Заходи!
Брагин был полной противоположностью Никите. Жгуче-черный, невысокого роста, располневший, он и по характеру производил впечатление легкомысленного, недалекого человека. Чем и подкупал своих «клиентов», неожиданно делая выпад и загоняя в тупик на допросах. Никита же обычно брал измором, потихоньку выстраивая доказательства, словно кольцо крепостной стены. И когда укладывал последний кирпич, обвиняемый, изможденный и потухший, признавал: «Ну, майор, ты упорный. Далеко пойдешь…» Но далеко Никита идти не собирался, прочно сидел на должности заместителя начальника «убойного отдела», специализирующегося на особо тяжких преступлениях.
Савушкин рассказал о преступлении, и Брагин, не дослушав, вынес вердикт:
– Дохлое дело. Явно бандитские разборки. И хрен с ним! Чем больше перебьют друг друга, тем нам меньше работы. – У Константина Ивановича были стойкие убеждения: по его мнению, бандитские междоусобицы вообще не нужно было расследовать. Ограничиваться регистрацией. Тем не менее он сказал:
– Возьмешь под свой контроль. Чует мое сердце, что скоро объявится еще одна такая голова: в качестве ответного жеста.
