© Людмила Рафаиловна Харсун, 2016
ISBN 978-5-4483-5706-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Igersch Burbach в 01:25
…ну не знаю я, что написать про Клеопатру…
Амандельгида Weltraum в 10:04
Ну все! Расстроилась!.. (((
…что Клео – полная дрянь???
Igersch Burbach в 23:20
…не дрянь, а то, что было у Моэма в «Театре», когда было видно, что актриса играет себя, свою ситуацию… помните?..
Амандельгида Weltraum в 10:03
Спасибо! Этого-то я опасалась, что Вы будете искать аналогий с той ситуацией, о которой я Вам рассказывала…
Меня там нет… Я – явление закадровое. И себя не играю, хотя в первоначальном варианте было желание…
Единственное – я использовала виртуальные диалоги…
НЕУЖЕЛИ ВЫ, С ВАШЕЙ ПРОНИЦАТЕЛЬНОСТЬЮ, АССОЦИИРОВАЛИ МЕНЯ С ПЕРСОНАЖЕМ?…))))))
Igersch Burbach в 02:41
…не с персонажем, а с настроением…
Igersch Burbach в 02:45
…это потому, что я употребил выражение «играет свою СИТУАЦИЮ».. ну неправильно употребил, простите… конечно не об ассоциации с персонажем… не ситуацию, а ощущения, настроения… а они, как мне показалось, есть…
Амандельгида Weltraum в 08:43
В отношении настроения Вы, конечно, правы… Куда ж его денешь, настроение?..
Во всех персонажах ВСЕЙ мировой литературы ВСЕГДА присутствует автор, со своим настроением, мироoщущением, мыслями, зачастую, куцыми…))) Недаром сказано автором «Мадам Бовари – это я».. Очевидцы засвидетельствовали даже симптомы отравления у Гюстава Флобера в момент написания сцены смерти его героини… Хотя, думаю, это был просто хороший пиар-ход…))
Но Вы мне очень помогли. Я прочитала опус «Вашими» глазами…)))
Но Вас, кажется, разочаровала… Вы чего-то эпохального ожидали, а здесь игрища блондинок… (((
Трогательная сия история была наблюдаема с превеликим сочувствием к героине и подробно изложена госпожой Амандельгидой Хоффманн, в реальности носящей имя Людмила Харсун.
Все случайности повествования вымышлены, а вымысел – случаен. Образ героини собирателен, а эпизодические персонажи – фантазийны.
Орфографические и пунктационные ошибки г-жой Хоффманн исправлены, ошибки этические неисправимы и не исправлены.
Возможно, вселенской катастрофы в этом не было. Было просто неприятно, что он выскользнул из рук и теперь по всему рынку распространялся тяжелый запах контрафактного парфюма. Уж кто-кто, а она хорошо знала своеобразный оттенок, по которому могла узнать запах левых духов. Как она могла не удержать его – флакон с блестящей головкой? Скользкий, он словно увернулся от ее замерзших рук и, звякнув, разбился, тут же нагнав тоску. Впрочем, она знала, тоска – это неотъемлемая составляющая этой осени, осени такой же тоскливой, как и многие предыдущие.
Ах, если бы знать в какую историю она ввяжется, чтобы уйти от этой тоски и этого одиночества. Если бы сейчас ей рассказали, если бы предупредили, если бы предостерегли… Впрочем, нет! Она вряд ли стала бы слушать… Она поступила бы так, как поступила, и ни секунды бы не сомневалась, ни на минуту бы не остановилась…
К клетчатым сумкам, стоявшим под прилавком в ожидании конца дня, прилипли мокрые листья – яркое пятно на фоне тускло-серого. Откуда их принесло? Где росли те деревья, что по законам времени и погоды сбросили ярко-рыжую одежку? Или это были кусты? Да, лучше кусты…
Кусты ей нравились больше, чем деревья. Наверное, это – впечатления далекого детства, память о веселых днях и неделях, проведенных на хуторе у бабушки. Кусты ей нравились больше – они красивые… Ей были симпатичны резные листья боярышника, растущего под окном веселой мазанки – они с бабушкой белили ее каждую весну. А к концу лета на боярышнике вспыхивали крупные ягоды. Они загорались внезапно, словно сигнал из-за поворота. Все! Лето закончилась! И с этой внезапной вспышкой кровавых капель возникало тревожное чувство завершенности и легкое нетерпение перед тем, как…
Чувство предвкушения, кануна чего-то необычного, неожиданного волновало ее лет до пятнадцати. До тех пор, пока она не сумела научиться ничего не ожидать от школы. Только подруги! Только друзья, встреча с которыми оказывалась главной радостью и главным событием подкравшейся осени. Осенняя встреча с ними заслоняла легкое разочарование от быстротечности короткого деревенского лета с посиделками на завалинке, волнующими пересмешками, пробегавшими между ними – девчонками и мальчишками. Большинство из них приезжало сюда лишь на летние каникулы и с наступлением осени непременно покидало хуторок, его приветливое петушиное разноголосье, ароматные молочные струи в закатной пыли, прополку картошки до изнеможения, но главное – то вечернее возбуждение, возникавшее на лавочках и завалинках, шепоток, хихиканье, провокационные прикосновения.
А потом предательски быстро наступал сентябрь, отодвигая летнее волнение, и она возвращалась в свой провинциальный городок, так и не насладившись летом по-настоящему. И каждый из наступивших сентябрей оставлял у нее чувство голода и неудовлетворенности…
Возможно, она и любила бы свой тихий город, если бы не фантазии, гулявшие в ее бесшабашной голове.
Она хорошо запомнила тот день, когда жизнь разделилась для нее на две половинки. Нет, пожалуй, не половинки, которые изначально равнозначны… …На две жизни…
Никто ничего не заметил. Она так же ходила на свой рынок – «на работу». Конечно, это была работа. И не из легких! Чего стоили огромные тюки с вещами, которые ей приходилось носить на себе. А частые поездки за товаром! Едешь туда – оглядываешься. Ведь мама, которая всегда была права, настойчиво внушала с детства: смотри, дочка, народ кругом ушлый, того и гляди обманут или обокрадут… Так она и выросла – боевая, палец в рот не клади!.. «Такая заноза» – говорили в округе. И уж обмануть ее было невозможно, любого тут же выведет на чистую воду!
Это, наверное, очень помогло ей и во взрослой жизни. Заранее распознать ложь и лицемерие, подлость и обман, распознать и – вырвать с корнем…
Жаль, что ей не удалось отличить правду от вранья в той истории, в которую так неосмотрительно ввязалась из любопытства…
Она любила это дело – клеймить праведным гневом, рубить правду-матку… Особое удовольствие доставляли ей пионерские, а потом и комсомольские собрания, на которых можно было без стеснения воспитывать тех, кто подвергался воспитанию. Друзей-одноклассников.
По большому счету, она всегда была права. И поэтому, когда она поднимала руку и звонким своим голосом просилась высказаться, одноклассники притихали и тревожно ждали, кого она заклеймит позором на этот раз. И в этом тревожном ожидании была откровенная боязнь попасть под острую критику боевой Танюшки. И ведь она не говорила ни слова неправды… Просто и жестко расставляла все на свои правильные места, не жалея никого, не считаясь ни с чем…
