Сверкнула белая молния.
Дождь очередями мелких капель расстреливал оконное стекло.
Вагон мерно гудел человеческим разговором.
Басин, грустно улыбаясь, глядел на торжественно раскрытый перед ним белый разворот тетради – и чем дольше он глядел, тем более желчной делалась его улыбка.
«Здесь будет город заложен!» – язвительно сказал он себе и возненавидел себя пуще прежнего.
«Я напишу, я напишу! – мысленно передразнил сам себя Басин. – Да уж. Написал. Писатель!..»
Писатель едет к морю по самым понятным причинам, вот что. Он либо влюблен, либо ищет вдохновения, либо в ссылке, либо умирает от чахотки, что абсолютно ясно и логично.
Зачем же едет Лев Басин?
Ах, сколько в мире вопросов!
Что делать? Куда идешь? Где ты спала прошлой ночью? Кто подставил кролика Роджера? Ну почему? Зачем неудачник Басин едет к морю?
«Не с того начинаешь, – сурово оборвал себя Басин, отправляясь с кружкой за кипятком. – Кто так завязывает истории ? Так даже петлю не завязывают, а, разве что, завязывают с карьерой писателя… Вот кто твой главный герой? О чем вообще эта история, можешь сказать одним предложением? Автор, бллин…»
Don't question my authority or put me in a box
'Cause I'm not
Ладно. Ладно.
Это история о Лёве Басине, который мечтал написать сценарий_всей_своей_жизни, но столкнулся с тем, что жизнь сама написала сценарий, который, может быть, устроил бы даже киноакадемиков – но совсем не устраивал несостоявшегося автора.
Ну, право, а как тут быть довольным? По логике Басина, сценарий должен содержать разного рода отсылки, и если сам Лёва умело отсылал к Достоевскому, то жизнь упорно отсылала его туда, куда ай, да Пушкин! отсылал Федора Толстого.
Еще, конечно, нужны были сильные и интересные персонажи. В идеале они должны были что-то переосмыслить к финалу и начать жить хорошо, правильно, по совести. Ну, или как получится. Но все характеры были черт пойми что, да и куда им развиваться в этих бесчисленных жизненных измерениях? Мотивация у всех была сомнительная, а логика, кажется, вообще забывала приходить на общие собрания.
Ну, что ж. Лев стал писателем рано, еще не совсем осознанно. В пять лет он написал свою первую книгу. В ней было четыре страницы.
Три неожиданных сюжетных поворота, все буквы Е в обратную сторону и – картинки. Одна другой лучше.
Мама читала сей опус вслух с выражением всем друзьям и соседям. И даже смеялась всего по шесть раз за страницу.
Слушатели вытирали платочком глаза, хлопали себя по коленкам и бились головами о стол.
А потом говорили:
– Будет писателем! Точно!
– Не сглазьте! – смеялась мама.
«Не сглазили, – недовольно констатировал Лева спустя пятнадцать лет. – Накаркали, блин…»
Когда пришло время выбирать профессию, Басин вдруг понял, что кроме привычки постоянно писать какие-то вещи разной степени паршивости, не приобрел никаких ценных навыков.
Впрочем, навыки, конечно, можно было получить и потом. А вот то, что у Левы отсутствовал какой-либо план, точно было проблемой.
Он сам себе удивлялся: сюрпризы ему нравились только на день рождения, а в остальные дни нужно было точно знать, что его ожидает. Но он почему-то шел, куда глаза глядят, будто дорога сама знает, куда ему нужно.
Да и потом, случилась же с Басиным еще Янка Медведева из «В»-класса. Они уже два раза расставались, и дело шло к третьей серии отношений. Во всяком случае, когда были на дне рождения у Гуся, Лева полез к Янке целоваться, а она была очень не против.
Проскальзывали какие-то расплывчатые мечты о свободной и радостной взрослой жизни.
А еще пьеса. Нужно же было попробовать себя в драматургии.
Да и вообще… Написать все контрольные. Сдать экзамены. Морально подготовиться.
Или ну его? Идти сразу работать. Или на заочку – куда угодно.
Слишком много всего…
Однажды Басин решил посоветоваться с другом Пашкой, который уже прошел этот поворот и учился на втором курсе юридического.
Тот внимательно выслушал Левины невнятные терзания и сказал вдруг:
– А что тебе подсказывает внутренний голос?
Лева озадачился.
– Который из?
У него было три внутренних голоса.
Один звался Злобный, и он вечно все портил. Он говорил гадости, все запрещал и так часто пользовался сарказмом, что перестал уже воспринимать нормальную речь.
Когда Леве было пять, он шептал:
– А теперь возьми эту штуковину и выкинь в окно. А что, ты же дурачок все равно! Мама сама сказала…
Когда случилось пятнадцать, он говорил:
– Ты правда думаешь, что ты чем-то отличаешься от остальных? Что ты особенный? Да ты тот самый придурок, который сидит в углу, и никто с тобой не хочет общаться. Все так говорят.
В двадцать пять он бесновался:
– У тебя нет ничего! И не будет! У тебя нет никаких талантов, все, что происходит с тобой хорошего – чистая случайность!
Еще он говорил «свинья», когда капнешь на штаны вареньем, «тупица», когда забыл, куда бросил ключи и «заткнись, не ной!», когда хотел.
С таким соседом в голове тяжеловато было справляться. Лева давно бы потерял все свои серотониновые боеприпасы в этой войне, но к счастью у него был еще Дружище.
Это был хороший парень, у которого не было ни дурных помыслов, ни тяги к осуждению – только искреннее восхищение, любовь и вдохновение.
И еще немножко проблемы с причинно-следственными связями.
Он обычно говорил:
– Дело сделано! Ты заслужил награду!
Или:
– Замечательно! Поразительно! Невиданно!
Но чаще всего от него можно было услышать:
– Можно еще десять минут поспать. Десять минут точно ничего не изменят, все нормально…
Он иногда хандрил или капризничал, перебивая какой-то важный мысленный поток вроде «рис, сахар, шампунь, курица, растительное масло…».
В общем, с ним тоже приходилось нелегко.
Был еще третий голос. У него имени не было. Скорее всего, его звали Лев.
Он успокаивал Злобного и Дружищу, разводил их по углам, мирил, создавал из их тезисов и антитезисов синтезы и всем этим жил.
Просто не было, иногда хотелось забыть про все дела, уехать куда-нибудь в дикое место, забраться на скалу и, выдохнув с облегчением, слушать тихий звон воздуха и умиротворение…
Но, конечно, через десять секунд молчания Дружище скажет:
– Красота-то какая! Интересно, а если вниз камешек бросить?
– А если тебя бросить? – ехидно отзовется Злобный.
Он, кстати, потом примерно так и сказал.
Лева шел к Пашке, который собирался сказать ему что-то важное, и с каждым шагом все больше унывал.
Ну, что Рогожкин может сказать? Ничего нового. Денег нет, кина не будет, можно даже бумагу не переводить.
– Может, вообще к черту это все бросить? – отчаянно предложил себе Лева.
– А может, тебя куда-нибудь бросить? – сварливо ответил Злобный.
– Ну вот, блин, опять, – заныл Дружище. – Чего ты злой такой? Ну, не получается у нас, где нам такого спонсора взять? Может, подскажешь, где живет, как зовут?
