Сценка
Только представьте: вы в театре. Он не большой и не маленький. Уютный. Перед вами совершенно темное пространство.
Вместо сцены – пустота. Ни звука. Сторона зрителя освещена мягким теплым светом. Вы можете рассмотреть людей вокруг и красивое убранство зала – позолоту, лепнину. Огромная люстра на потолке мерцает, словно тысячи росинок на рассвете. Вы чувствуете запах старинного, благородного дерева. Переливаются бархатные тяжелые шторы, закрывшие наглухо окна. Под рассеянным светом ткань расплескалась всеми оттенками красного: от темного богемного бордо до кричаще открытого светлого кадмия.
Пока не началось действо, вы подмечаете, как дышит зал. Кто-то снимает все на телефон, кто-то дергается, потому что платье, заказанное через интернет, оказалось сшито из полиэстера, и от него зудит кожа, словно по ней прошлись наждачной бумагой. Кто-то приобрел в гардеробе монокль и крутит его в руках без конца, поднося агрегат к глазам и снова опуская ниже, пытаясь что-либо разглядеть в загадочной темноте сцены. Кто-то принял на грудь задолго до начала и теперь мирно сползает с кресла.
Вы тихо переговариваетесь с подругой или мамой и не замечаете, что занавес уже подняли и свет остался лишь в зрительном зале. Вы не знаете, что действие… уже началось.
Лишь спустя какое-то время вы начинаете слышать шаги в темноте, они разные: тяжелые и легкие, быстрые и медленные, глухой звук от офисной подошвы и звонкий – от высоченных лаковых шпилек. Кажется, эти туфли красные. Вы слышите стук, скрежет. Кто-то тяжело дышит и что-то тащит.
Один за другим зрители устремляют взгляды на сцену, гул стихает, уступая место плотному молчанию. Только шаги. Много их? Мало? Куда идут эти люди?
Вы не заметили, что свет в зале сделался еще тусклее, потом еще, но все еще не исчез совсем.
***
Жизнь складывается у людей по-разному. Как ни крути, когда мы выходим из учебных учреждений, то все достаем большую ложку и начинаем пробовать реальную жизнь. Та самая определенность, которая была в садике, школе, институте или колледже, заканчивается. И вот уже отличник сидит в офисе, а пустомеля с задней парты – открывает бизнес. Или, наоборот, тут уж как сложится. Девочки выходят замуж, вьют гнезда, разбивают сердца и идут дальше, сражаясь с рутинными буднями. Или совершают подвиги и открывают собственное дело: салоны красоты или блоги в социальных сетях.
По сути, все мы не так много знаем о будущем. Нам кажется, что будет одно, а выходит другое. Если вспомнить: как отчаянно мы хотели повзрослеть! Все самое интересное, казалось, ждет нас впереди. Поскорее бы накрасить губы или купить вместо игрушечной машинки настоящую. Выйти из дома и гулять до утра, целоваться, покупать самую неправильную и от этого вкусную еду, а не надоевшие щи. Модные джинсы, новая приставка, большая собака. И, конечно, мы все станем настолько успешны, что те, кто нас задирал или не оценил, обзавидуются и удавятся. Нас не коснутся ни ипотека, ни послеродовая депрессия, ни лишний вес, ни отсутствие смыслов. Или это все будет потом.
Но это «потом» наступает быстро, и фраза «вырастешь – поймешь» бьет по нашим мечтаниям сразу после первой оплаты коммуналки или выплаты по ипотеке. А может, после счета за молочные зубы у любимых детей или приобретенной грыжи. Поэтому взрослые люди часто, несмотря на всю свою занятость, снова встречаются в одном месте: снова в детстве.
В большой комнате без мебели собрались люди. Постарше и помладше, в разной одежде, в разных ботинках. У кого-то проступила седина, кто-то недавно вырвал зуб, кто-то сменил третье место работы за полгода. Кто-то развелся, кто-то женился, кто-то остался полупьяным после недельного запоя. В темноте все были равны. Гости сели в круг на самые простые стулья. В полумраке остались заметны лишь очертания фигур с сутулыми, усталыми плечами.
Ведущего не было, как и четких указаний. Единственное, что нужно было сделать – это выключить все телефоны. Не поставить на беззвучный режим, а именно отключить. Еще одно условие: никто не должен был называть ни своих имен, ни профессий.
Как только все расселись, свет погас. Совсем. Казалось, что наступила ночь, самый темный час. Пространство погрузилось в молчание, оставались слышны только шорохи одежды и дыхание соседа. У кого-то тряслась нога. Сколько времени прошло в тишине, никто не знал.
Сначала было очень темно.
– В моем к… – человек запнулся. Но потом продолжил. – В моем краю зима длинная была, – молчание нарушил негромкий, слегка хриплый мужской голос, он первый занял пространство не только в комнате, но и в ушах слушающих. – Долгая… Деревянный дом от инея казался белым. Никаких особенных увеселений у нас не было, только теплая печка и ледяная горка. Заливали мы ее сами. Дом был построен в небольшом овражке, мы склон водой из ведер зальем – вот тебе и горка, знай себе по этому склону катались, кто как кувыркался. И, естественно, в конце пути был естественный тормоз – стена. Как мы ноги там себе не переломали – к Богу вопрос, склон хоть и короткий, но крутой был, – мужчина тихо хмыкнул и затих, в комнате снова повисла тишина. Шуршала одежда.
– А в нашей деревне забава была – кидать камнями в коровьи лепехи! – из темноты послышался голос помоложе. – Мы называли их минами, и самое главное было – найти достойную мину! Не все подходили. – Одобрительные смешки. – Они-то везде были: и у дома, где коровы проходили, и в поле, где они паслись. Но лепеха должна быть большой! Круглой и с подсохшей слегка корочкой.
– У вас, как я понимаю, был основательный подход? – раздался голос молодой женщины. Стало понятно, что она улыбается, для этого не нужен был свет.
– Конечно! От этого зависел успех всей операции. Так вот, берешь камень среднего размера и с размаху кидаешь в лепеху! Только кидать нужно аккуратно, чуть сбоку, – парень растягивал слова и говорил с выражением мастера-стратега, – только тогда все содержимое улетает в бедолаг, которые оказывались по другую сторону от лепехи! Но бывали и осечки, конечно. Тогда мина разлеталась во все стороны и место взрыва окутывал незабываемый запах! В отличие от мин другого происхождения, коровья имела аромат скошенной травы!
Раздались негромкие аплодисменты.
– Да вы поэт!
В дальнем углу комнаты теплым светом загорелась лампочка. Во мраке она казалась размытым и сказочным отблеском далекой звезды.
– А у нас был личный диснейленд. Мы прыгали в сено с перекладины под крышей амбара. И техника у нас была необычная – с раскруткой: закрутишься, раскрутишься и летишь. Один мальчонка так без зубов правда остался. Еще мы соседнего мужика дразнили, он чудило был, с ружьем. Мы его и других мужиков у пивнушки караулили, чтоб бутылки попросить и сдать потом. Если в городе были, надевали роликовые коньки и цеплялись за едущую машину – рисковое дело! Если не удержишься, то колени в мясо разобьешь и подзатыльник от матери получишь. Еще тупее было попасться водителю, хоть на сломанных ногах, но изволь удрать! Выпрыгивали в жару под поливальные машины, чтобы нас окатило. Следили за старшими сестрами, а у кого братья были – за братьями, читали личные дневники и любовные записки. Воровали недокуренные бычки из пепельницы и раскуривали. Подкармливали кошек, собак и бомжей, которые ошивались во дворе. Воевали против девчонок: строили в кустах штабы особого стратегического назначения, выискивали, где они в кукол играют и супы из травы варят. Особенно нравилось втихаря туда пробраться и подложить… Ну, мину, про которую раньше разговор шел, только мы любые мины использовали!
