Запахи ударяют Фениксу в нос, как только он просыпается. Вчерашний кофе в кружке. Последождевой сладкий воздух. Грязное бельё в корзине как доказательство существования окружающего мира, как бы глупо это ни звучало. Когда не осознаёшь, что реально, а что грёзно, цепляешься за любые мелочи и звуки. Каждый из них обладает своей неповторимой природой, своим чувством, и если правильно к нему подобраться, можно услышать больше, чем просто стук.
Взглянув в окно, Феникс убедился, что было ровно 9:30 до полудня: старик Уль Шпитцер выгуливает собаку. Он часто останавливается и, запрокинув голову, смотрит, «где же заканчиваются проклятые деревья».
На подушке снова осталось пятно крови. Феникс потёр губу.
К боли привыкаешь, ведь это лучше стирки грязного белья, чем занималась Рози. Владелица дома, Розмари Кохан уделяла внимание Фениксу как родному сыну, которого у женщины никогда не было. Это она внушила себе, стоя перед зеркалом и держа скомканное письмо.
Сидя в своём уголке на первом этаже, женщина слышала шаги Водеберга, и уже через пару минут после его пробуждения она стояла за дверью его комнаты.
– Господин Водеберг! Завтрак готов!
Телефон, лежащий на полке у кровати, упал на пол, издавая звуки назойливой пчелы, залетевшей в комнату. Её Феникс слышал во сне, но никак не мог понять, откуда исходит жужжание.
Наконец приняв вызов, Феникс пожалел об этом, потому что голос, знакомый до боли, ударил в перепонку с прежней силой и настойчивостью. Точно так же он трезвонил три года назад, когда они были напарниками… Неглупая затея, поставить «парочкой» двух совершенно разных людей, у которых ещё есть чему учиться. Одному- молчать, другому – слушать.
– Водеберг! – болтал Бёрнс.– Жду тебя, немедленно.
– Адрес?
– В окно смотришь?
По ту сторону улицы у перекрёстка человек в красном свитере махнул Фениксу рукой. Большая усатая мишень.
Водеберг искренне улыбнулся :
– Ещё не выбросил эту тряпку?
– Давай, быстрее. Ждём.
На улице оказалось довольно прохладно, и Феникс застегнул куртку. Холодный воздух обжигал ноздри. Было что-то таинственное в безлюдном свежем утре, когда гул самого центра Блекфилда ещё не успел достигнуть этих окрестностей.
Шпитцер возвращался домой.
– Здравствуй, Феникс. – ослабляя поводок, Уль сделал попытку улыбнуться, но его впадшие щёки осилили только насмешку. – Помни: Он всегда начеку.
– Конечно, Господин Шпитцер, я помню.
У дома на Кристен Роат стояли машина и велосипед. Сама семья Ларс покинула город три месяца назад, но почтальон до сих пор кладёт в почтовый ящик свежие номера BlackfieldCheats.
Пару лет назад Феникс был в этом доме. Ларс приглашал его на семейный ужин, и вообще очень ценил общение с этим человеком. «Как давно это было, и как недавно…» Такие, как Феникс часто смотрят в окна домов, наблюдая за тем, как счастливо живут семьи и радуясь их счастью как компенсации своего одиночества, которое сами избрали. За этой семьей наблюдать было ещё более приятно. Так проходишь каждый вечер мимо их гнезда и замечаешь новые шторы, за которыми – накрытый стол и довольная женская улыбка. Но свет гаснет, и наблюдать больше не за кем. Одно за другим, чернеют окна других домов, и душу настигает ещё большее отчаяние. Остаётся лишь в зеркало смотреть, а там – картина уже известная, никакого развития.
От Бёрнса Феникс получил крепкий удар по плечу и пару слов.
– Она в гостиной.
Хлестнул дождь, и потоком воздуха растормошило полосатую штору. Фридрих установил два прожектора, включив которые, расслоился прямо на стенах комнаты. Движения его вдруг замедлились, движения Бёрнса – аналогично. Аромат его парфюма застыл в воздухе, и Феникс обошёл это душное облако.
Он приблизился к девушке за столом. Ком подступал к горлу, тяжёлый и острый, и на лбу проступили капли пота, смазав который, Феникс глубоко вдохнул, чтобы не потерять сознание. Её губы были накрашен ярко-ярко, и на фоне ядерного красного проступали капли запекшейся крови, бордовые.
Голос Эрика прорезал вакуум, и Феникс очнулся.
– Отсюда будто не съезжали…
Облако парфюма легло на голову Водеберга, и ему пришлось отступить назад, чтобы этот багаж не снёс его с ног.
Нитхель делал снимки и входил в кураж всё больше, за что Бёрнс его терпеть не мог, потому что считал: лучшая работа – «адово пекло». Сам удовольствие Эрик получал десятки лет назад, занимаясь бумажной пресниной. Но десятки есть десятки. Сейчас Барнс вздыхал от малейшей перемены в жизни, сетуя на то, что всякое лучше деградации.
– Кровавые губы… – Бёрнс по одному его взгляду понял: сейчас этот парень разгонется и выдаст мысль, которая разом ответит на первый вопрос. С какой целью? Но Феникс притих.
Выйдя на веранду, мужчина присел у стены. Бёрнс приметил отсутствие конверта на столе, перед жертвой. Он лежал там вместе с губной помадой.
– Водеберг, ты прекрасно знаешь: ни к чему не прикасаться.
Уличные мальчишки гнали мяч под одно из деревьев, где было сухо. Глядя на велосипед Нитхеля и его старую раму, Феникс наконец выдохнул. Кажется, он сдерживал воздух в лёгких всё это время, пока не оставил леди в чёрном позади.
– Никак не сменишь? – губа Эрика дрожала то ли от смеха, то ли от холода. Мужчина посмотрел на старые изношенные кроссовки напарника.
Тот затушил сигарету :
– У всех свои тряпки.
В любви к этим местам и этому хламу нет счастья, есть только боль, боль от осознания того, что однажды всё потеряет смысл. Тогда Он с лёгкостью откажется от прошлого, как решился однажды. Не останется ничего, кроме маленького человека и одной жирной пули.
– Что в конверте?
На плечи красного свитера легло пальто. Между двух скрещенных пальцев Эрик увидел огрызок ключа.
– Верни Осфальду.
– Верну, когда соберу целый ключ.
– А как же отпечатки? – крик Эрика оглушил Феникса, когда тот закидывал ногу через велосипедную раму.
