Последний солнечный луч, блеснув на водной глади, скользнул по судам у пирса, рукастым портовым кранам, огромным пакгаузам и стал подниматься вверх по склонам гор, которые, как чаша, окружали гавань, пока совсем не исчез. Вместе с прохладным бризом со стороны открытого моря, лавируя между молами, перекрывающими порт от нагулявших силу на открытой воде волн, бухту начали заполнять сумерки. Постепенно они стали превращать зеленоватый цвет морской воды, чем-то напоминавший китайский чай на донышке изящной светлой чашки, в остатки черного кофе. Скрывшееся за высокими краями гор солнце уступило свои права южному вечеру, который стал наполнять все в округе неясными полутонами, в которых каждый мог найти для себя какие-то намеки и недомолвки. Недосказанность и неопределенность у романтиков рождает жажду творчества, а у остальных смертных – чувство тревоги. Наверное, поэтому они сразу же зажигают огни, продолжая работу: в порту швартуются корабли, снуют автопогрузчики, как трамваи, позванивают краны, выхватывая из темноты лучами прожекторов грузы, извлекаемые из трюмов, низкие голоса танкеров зовут на помощь буксиры.
Однако никогда не покидает человека тяга к прекрасному – приглядевшись, можно рассмотреть разноцветные огоньки на каждом причале или судне, и это не только требование строгих корабельных уставов, просто что-то должно согревать душу, особенно в дальнем походе. Иное дело – набережная и следующая за ней центральная улица портового города: они соперничают друг с другом, зажигая целые волны разноцветных огней, которые взмывают на макушки пришвартованных яхт или шпилей зданий, да так и остаются там до утра. Это ночное волшебство манит к себе отдыхающих, которые вдруг ощущают в себе давно дремавшие тени придворных дам и гусар. Они торопятся облачиться в вечерние платья или расшитые венгерки, украсить себя драгоценностями или золочеными эполетами и аксельбантами. Их праздник не могут огорчить даже недовольные взгляды местных жителей, спешащих после нелегкого трудового дня к домашним делам и короткому ночному сну, который ещё долго не даст желанного отдыха усталому телу из-за веселых голосов и громкой музыки, развлекающих приезжих.
Во мне одновременно были оба эти чувства: ревность местного жителя, правда, давно покинувшего родные края, и восторг приезжего, готового впитать всё без остатка за короткую командировку. А еще меня волновало предчувствие встречи со старыми друзьями, не увидеться с которыми я не мог. Шумное кафе или ресторан для душевной беседы не подходили, поэтому решили встретиться в сауне. Для этого как нельзя лучше подходил огромный плавучий кран, изготовленный в Швеции несколько лет назад. Несмотря на свой рабочий характер, судно имело комфортабельные каюты для экипажа и превосходную сауну, оборудованную всем необходимым для отдыха и удовольствий. Будет лишним говорить о том, что попасть туда можно было только с позволения капитана, который был одним из нашей компании.
Южное и морское гостеприимство всегда соперничали в этом сильном и суровом на первый взгляд человеке, но он по-отечески любил свою команду, и она платила ему тем же. Созваниваясь о встрече, он солидно добавил, что нас примут лучше, чем в любой гостинице города, и это было приятно, хотя и не столь важно для того, чтобы увидеться и поговорить. Как-то так всегда было, что Костя-Кэп был самым солидным и надежным в нашей компании. Даже в то далекое время, когда мы были первоклашками, он был последней инстанцией в спорах, чем пользовались и наши родители, и учителя, часто делегируя ему свои полномочия, оставляя нас одних. Нельзя сказать, что он использовал это в своих корыстных целях, но быть первым он любил, да и всегда был им. Костя раньше всех стал ходить с отцом на рыбацкой шхуне в море и всегда выделялся своей морской походкой в школьных коридорах. И он сам, и все мы знали, что он будет морским волком, поэтому прозвище Кэп было его основным именем, даже среди домашних. Только учителя нарушали эту традицию, вызывая его на уроке для ответа к доске каким-то торжественным голосом, и не иначе как Константин.
– А вот и московская штучка. Привет, Ласта! Я по очереди обнимался с друзьями детства. С теми, кого знал почти полвека. Мы вместе учились плавать, делали уроки, выручали друг друга в беде, играли свадьбы и хоронили родителей. Они еще помнил мое прозвище, полученное однажды на море, когда я с выпученными глазами выскочил на берег в одной ласте, уверовав, что за мной гнался огромный скат. Было ли это на самом деле или только моей фантазией, теперь никто не вспомнит, но тот испуганный вид и крики «ласта, ласта» оставили это прозвище навсегда. В то время все мы жили небогато, и потеря дорогого подарка отца после окончания очередного класса школы была просто трагедией. Тогда долго вся наша компания ныряла, обследуя каждый пятачок дна в округе нескольких сот метров, но со страха я не мог хотя бы приблизительно указать злосчастное место, и ласта была безвозвратно потеряна, правда, переродилась в другом обличье – напрочь приклеившись ко мне в виде прозвища.
– Кого ещё ждём?
– Серый, как всегда, опаздывает.
Это было чистой правдой. Никакие уговоры, обещания или угрозы не могли изменить ситуации. Когда в детстве все собирались во дворе дома, перед тем как идти на море или в школу, мы выкрикивали имена тех, кто еще не вышел из своей квартиры, то последним всегда был Серый. Мы даже пробовали только ему назначать время встречи пораньше, но он упорно приходил последним. Серый был уникальным человеком, притягивающим к себе все мыслимые и немыслимые приключения, он всегда попадал в какие-то истории, вечно за ним гнались или он догонял кого-то. Он был серым волком по жизни, которого ноги то спасают, то – кормят. Однако я не знаю более жизнерадостного и остроумного человека: с его появлением любая компания оживлялась и начинала бурлить. Это был кладезь анекдотов, песен и морских историй. Он вечно опаздывал, но женился первым из нас.
