Говорят, что распознать настоящих шеннон-ши[1] можно по рукам – их ладони испачканы землей, кончики пальцев покрыты шрамами от шипов, а корка из почвы и крови всегда темными следами полумесяца остается у них под ногтями.
Раньше я смотрела на свои руки с гордостью.
Сейчас все, о чем я думаю, когда вижу их, – этими руками я погубила мою маму.
В нашем доме темно и тихо, я прохожу по комнатам, словно воришка. Копаюсь в коробках и ящиках, вожусь с вещами, которые спрятал отец, чтобы они не напоминали о его горе. Я аккуратно шагаю между стульями и корзинами, сушилками и банками, мои шаги осторожные. Сквозь стены до моих ушей доносится тихий кашель Шу, которая ворочается в своей постели. За последние несколько дней ей стало только хуже.
Скоро яд заберет ее жизнь, как уже сделал это с нашей мамой.
Вот почему я должна уйти сегодня вечером, прежде чем мой отец попытается остановить меня и я буду связана чувством вины и страха до тех пор, пока не станет слишком поздно. Я касаюсь свитка, который спрятан в складках моей туники, чтобы удостовериться в том, что он все еще там.
Я нахожу то, что искала в глубине кладовки: шкатулка шеннон-ши моей мамы, скрытая от посторонних глаз в угловом шкафу. Воспоминания выскальзывают из-под открытой крышки, будто они ждали меня в этой пахнущей чаем темноте. Я пробегаюсь пальцами по каждой бороздке на дереве, прикасаюсь к отделениям, вспоминая, как мы снова и снова повторяли названия предметов, что хранились здесь. Эта коробка – ее карта. Ее учения, ее истории и ее магия.
Но это зрелище навевает и другие воспоминания.
Разбитая чашка. Темное пятно на полу.
Я быстро закрываю крышку.
В глубине того же шкафа я нахожу другие банки, которые подписаны аккуратным почерком мамы. Мои руки слегка дрожат, когда я открываю банку с чайными листьями с прошлого лета. Последний урожай я помогла собрать ей, гуляя по садовым дорожкам и срывая листья с манящих веток.
Стоит мне вдохнуть аромат высушенных листьев, запах тут же сменяется горечью. Я вспоминаю, как мои последние попытки овладеть магией заканчивались слезами и неудачами. Тогда я поклялась, что больше никогда не прикоснусь к этим инструментам. Но это произошло до того, как свиток появился у нас на пороге. Отныне потерпеть неудачу – не вариант.
Люди, которые не видят ничего дальше своего носа, часто низводят роль шеннон-ши до эдаких завлекал, которые могут искусно налить и представить самый обычный напиток. Обученные шеннон-ши, разумеется, владеют основами – ароматами, подобающими для разных случаев, правильной формой и техникой изготовления чашки, которая подходит к тому или иному подаваемому чаю. Но истинные обладатели магии шеннон владеют уникальными навыками. Некоторые заваривают чаи для эмоций – сострадания, надежды, любви. Другие способны наполнить тело энергией или побудить пьющего вспомнить что-то давно им позабытое. Они проходят сквозь границы тела и проникают в саму душу.
Руководствуясь мерцающим светом жаровни, я вытаскиваю поднос со стоящими на нем чайниками – один для замачивания, а другой для отстаивания. Сквозь шум бурлящей воды я слышу скрип в соседней комнате. Я замираю, опасаясь длинной темной тени на стене, за появлением которой следует гнев моего отца.
Но это лишь звук его храпа. Я выдыхаю и возвращаюсь к своим инструментам. Деревянными щипцами беру шарики чайных листьев и кладу их в сосуд. Осторожным поворотом запястья даю горячей воде стечь по листьям. Они медленно разворачиваются, раскрывая свои секреты.
Величайший шеннон-ши может видеть грядущее будущее, слегка покачивающееся над паром хорошо сваренной чашки чая. Однажды мама заварила чай фу-пен-дзи из высушенных листьев малинового куста для беременной женщины из деревни. Пар горел синим цветом в утреннем воздухе, приняв форму четырех сверкающих игл. Так она в точности предсказала то, что ребенок родится мертвым.
Я слышу ее голос, когда листья расправляются в воде. Мама рассказывала нам о том, как вечерний туман следует за белыми кончиками крыльев Хранительницы Гор, богини, которая в сумерках превращается в птицу. Ее именуют Леди Юга; она уронила единственный лист из клюва в чашу Первого Императора и подарила людям удовольствие от чая.
Когда я была маленькой, мы с Шу ходили за нашими родителями через сады и фруктовые поля с повязанными на бедрах корзинами. Мне частенько казалось, будто я чувствую прикосновение этих кончиков крыльев на своей коже. Порой мы останавливались, чтобы послушать, как богиня направляет нас к месту, где щебечет гнездо вылупившихся птенцов, или как она предупреждает нас о проливных дождях, которые способны вызвать гниение корней, если мы не будем тщательно обрабатывать землю.
Я переливаю золотистую жидкость из чайника для замачивания в чайник для отстаивания. Мама не позволяла нам забывать старые традиции, которые существовали еще до завоевания кланов и взлета и падения империй. В каждой чашке, что она заваривала, был особый ритуал, выполняемый с глубоким почтением. То, как она знала каждый компонент, вошедший в состав приготавливаемого чая – происхождение воды, аромат дерева, что разжег огонь, сосуд, в котором нагревали воду. Вплоть до листьев, сорванных ее пальцами, погруженных в чашу, которую она создала своими собственными руками и обожженную в ее печи. Дистиллированная жидкость в ладонях ее рук, которую она принесла в качестве благословения.
«Вот и готово. Пей и будь здоров».
Я наклоняюсь вперед и вдыхаю сладкий аромат яблок. Я слышу сонный гул пчел среди цветущих полевых цветов. Чувство уюта окутывает меня, согревая своим теплом. Мои веки начинают опускаться, но момент исчезает, стоит чему-то пронестись перед моим взором.
Мое тело покалывает от осознания происходящего.
Трепет черных крыльев справа от меня. Ворона проскальзывает в дымную тьму перед тем, как исчезнуть.
Чтобы освоить чтение чая на уровне настоящего мастера, требуется целая жизнь тренировок, но я уже смирилась с тем, что стану подопечной лекаря. Это решение было принято год назад. Моя сестра не выносила вида крови, поэтому моему отцу потребовалась дополнительная пара рабочих рук.
Волна сомнения вновь пробегает по моей коже, когда пальцы сжимают свиток. Приглашение предназначалось для кого-то другого – для настоящей ученицы моей мамы.
Но мама мертва. И сейчас только одна из нас достаточно сильна для того, чтобы путешествовать.
Я заставляю себя сосредоточиться. Глубокий вдох, и все проходит. Пар заметно колеблется, когда я выдыхаю. Больше никаких видений. Струя чая переносится в маленькую чашку, предназначенную для питья, – всего для одного глотка. Напиток стекает по моему горлу, я чувствую медовый вкус оптимизма и обещания того, что лето будет длиться вечно…