Сам факт существования библиотек – это лучшее свидетельство того, что у человечества все-таки есть будущее.
Т. С. Элиот
Кентукки, 1936 г.
Девушка и ее мул заметили это одновременно. Уши скакуна встали торчком, он затормозил, да так резко, что заскользили передние копыта, и съехала корзинка, из которой выпали книги. Вылетевшая струя грязи ударила наезднице прямо в глаза. Животное едва могло смотреть куда-либо, кроме тела, маячащего перед ним.
Пристально вглядываясь в ту же точку, книжная дама потянула поводья и ударила пятками по бокам мула. Обнажив крупные зубы, зверь в знак протеста задрал морду, поглощая пряный и ароматный воздух, и по безмятежным горам раскатом пронесся рев.
Девушка застыла на месте и еще сильнее натянула поводья.
Раскачиваясь из стороны в сторону, на толстой ветке висел мертвец. Из-за сильного натяжения скрипела веревка, туго обхватившая его шею. К покойнику уже слетелась стая гриф-индеек, жадно сующих свои уродливые оголенные головы к бездыханному телу; на увядающую траву падали черные тени суетившихся птиц.
Раздались странные крики, заставившие девушку перевести остолбеневший взгляд с трупа на выжженную землю.
За огромным перевернутым бидоном в грязи лежал ребенок, его искаженное лицо разрывалось от яростного плача.
Преображая воздух, горный ветерок лениво поглощал весь смрад и уносил вдаль. Ветка ломилась от тяжести груза. Окровавленный чулок медленно скользил по обмякшей ноге лазурного цвета. Закрыв рукой рот, девушка уставилась на ярко-синее тело. Чулок полностью сполз и аккуратно приземлился рядом с головой кричащего младенца.
Ветер кружил, пытаясь унести его за собой, но тот словно врос в землю и упрямо не двигался с места – непосильная ноша для обычного летнего бриза.
Подняв глаза, книжная дама притянула темнеющую руку ближе к синему лицу, словно сравнивая собственный цвет кожи с повешенным страдальцем. Она внимательно осмотрела свое темно-синее тело и, набравшись смелости, мельком взглянула на труп, который теперь навечно останется здесь, подобно черному дубу, безвозвратно пустившему корни в старейшие суровые земли штата Кентукки, из которого многие так безнадежно пытались сбежать.
Едва миновало пятнадцать часов с наступления нового года в Беспокойном ручье, как отец, выйдя из хижины, поставил на крыльцо свечу для свиданий, задрав фитиль подозрительно высоко.
Он был полон надежд. Предвкушая, что в этом, 1936 году его единственная дочь, девятнадцатилетняя Кюсси Мэри Картер, выйдет замуж, оставив наконец Конную библиотечную службу. Последний жених должен был сделать ей предложение.
– Кюсси, – через плечо обратился ко мне отец. – Я обещал маме добиться достойной жизни, но такими темпами скорее разорюсь на этих свечах, пытаясь помочь тебе. Хотя ладно, пусть еще погорит. – Взявшись за изогнутую ручку, он поднял выше старый подсвечник из кованого железа, несколько раз поправив деревянную подложку, из-за чего фитиль то поднимался, то опускался вниз вдоль спирали.
– Но у меня достойная жизнь, – тихо возразила я и, выйдя вместе с ним на улицу, села в деревянное кресло, укрывшись стеганым одеялом. Первый день января принес тонкий слой снега на порог нашего дома, стоявшего в заливе. Па опустил свечу и зажег висящую на крыльце лампу.
На свет прилетели две пяденицы, немного покружились и успокоились, сев неподалеку. Пары чистого талого снега смешались с источаемой деревом легкой дымкой, которая окутывала наше скромное жилище. Дрожа от холода, я с головой накрылась одеялом, пока пронизывающий ветер скоблил горы, проносился сквозь сосны и черные голые ветки, образуя ласкающий ухо свист.
Через минуту Па поднял свечу, провел пальцем по фитилю и выпятил подбородок: на его лице промелькнуло еле заметное одобрение.
– У меня хорошая работа, которая приносит нам двадцать восемь долларов в месяц. Я развожу книги, а ведь они так нужны людям в наших краях.
– Но я уже вернулся на шахту, теперь она работает в обычном режиме.
Па зажал фитиль.
– Я им все еще нужна.
– Я переживаю за тебя. От такого холода можно умереть, как твоя мама. У меня никого не осталось, Кюсси. Ты последняя из нашего рода. Единственная.
– Па, прошу, перестань.
Он протянул руку и поправил прядь моих волос, упавших на лоб.
– Не хочу видеть, как ты скачешь на этом старом муле по опасным перевалам, темным ущельям и холодным бухтам просто потому, что правительство хочет продвигать свои дурацкие книжонки в нашем крае.
– Это безопасно.
– Ты можешь заболеть. Вспомни, что случилось с той библиотекаршей и мулом. Полное безрассудство. Бедному животному пришлось горько расплачиваться за ее авантюры.
Снег падал быстрее, хлопья кружили в порывах ветра, вихрем уносящего их со двора, украшенного листьями.
– Это было давным-давно. У меня шустрый мул, и он прекрасно чувствует себя на дороге. Я тоже абсолютно здорова, как и большинство людей. – Но темные руки коварно выдавали меня своим синим оттенком. Пришлось их спрятать в складках одеяла, чтобы остаться совершенно спокойной. – Ну, пожалуйста. Это хорошие деньги.
– Где же твоя благопристойность? Девушки жалуются, что ты таскаешься по горам с грязными книжками.
– Неправда. Я развожу вполне приличную литературу, – пыталась я объяснить уже не первый раз, – «Робинзон Крузо», Диккенс и многое другое, а еще журналы «Популярная механика» и «Домашний компаньон женщины». Брошюры с советами по починке вещей. Выкройки. Кулинарные книги и книги по уборке. Очень полезные и нужные вещи. Приличные.
– Опять за свое. Неприлично ездить верхом по горам и вести себя как заправский мужик, – пробурчал отец грубым голосом.
– Взрослые и дети становятся образованнее. – Я указала пальцем на небольшой мешок с журналами в углу, которые необходимо разнести в ближайшие несколько дней. – Помнишь статью из «Нэшнл Джиографик» о родине прадеда? О французском местечке Кюсси? Меня еще назвали в честь этого города. Тебе же понравилось тогда.
– Ты, черт возьми, заслужила это имя, и теперь заставляешь меня ругаться из-за своего же упрямства. Мне не нужна жалкая бумажка с набором букв, чтобы узнать о твоем имени или месте рождения родственника. Мы с мамой вполне хорошо жили и без этого. – По-прежнему переживая за огонь свечи, отец, задумавшись, приподнял бровь и изменил высоту фитиля. Все, как обычно, зависело от пришедшего жениха и желания хозяина поддерживать пламя в старом подсвечнике.
Па перевел взгляд на ручей, вернулся к свече, а затем снова, уже более пристально, стал рассматривать берег. Тихо ворча себе под нос, он мучительно думал, что делать с фитилем, стоит ли его поднять, опустить пониже или оставить где-то посередине. С одной стороны, большой фитиль дольше горит и продлевает встречу, с другой – он быстрее потухнет для любого жениха, которого Элайджа Картер не сочтет подходящей партией.
