Эпизод 1. Начало новой жизни
(Эпизод можно читать после книги "(не) зажигай меня”)
Любовь, даже самая горячая и страстная — еще не залог счастливой жизни. Вовремя сказанные слова тоже не решают всех проблем.
Мама Милослава многое своей дочери рассказывала и давала советы, впрочем, тут же с грустной улыбкой уверяя, что Виктория все равно набьет собственные шишки и совершит ошибки. Слишком уж горячие, взрывные они — маги огня. Промолчать не могут, и к шутке свести ссору, и где нужно, просто оставить супруга в покое. Одна и надежда была на Аяза, тот Викторию не просто любил, он ее обожал. Боготворил. Поклонялся ей. Да только Милослава понимала: зять ее хоть и сын Тамана, но от Тамана взял немногое. Мудрости и терпения ему явно недоставало. Но дочка выросла, вышла замуж, готовилась стать матерью. Наверное, она все еще нуждалась в Милославе, но в Галлии Милу ждала семья. Нужно было возвращаться.
Несмотря на тревогу, Милослава понимала: этот мальчик способен сделать ее дочь счастливой. Лишь бы у Вики хватило любви.
После отъезда матери супруги зажили даже лучше, чем раньше. Можно было не таиться, не прятаться в спальне, не разлучаться ни на миг. Их не трогали: Таман не велел. Юность прекрасна, бесконечно горяча и так скоротечна! Пусть дети еще немного побудут наедине. Хан и завидовал сыну, и был рад за него.
Виктории казалось, что нет ничего прекраснее этих дней. Все они делали вместе, не расставаясь. Аяз всегда был рядом, всегда спешил на помощь. Таскал с рынка корзину с овощами и мясом, помогал выбирать мебель и кухонную утварь, кормил жену сладостями, зацеловывал, болтал, шутил. И все чаще брался за книги. Вики замечала это и даже радовалась. Она выросла в суровом краю, где каждый мужчина работал и немало. К тому же ей нравилось думать, что муж ее обладает редким и очень ценным магическим даром. Ни в коем случае нельзя, чтобы он его забросил, хотя Аяз и уверял, что медицина ему совсем неинтересна. Другое дело архитектура, вот строить он любил! К тому же целительство отнимает много сил и времени, а он каждый свободный миг проводил с женой, словно пытаясь надышаться впрок. До сих пор не до конца верил, что она — его жена. По своей воле, по любви.
Осень только начиналась, и Виктория выбежала из дому босиком, подставляя лицо теплому солнцу. Аяз обычно ворчал и сердился, когда она так делала, опасаясь, что жена простудится. Ночи были уже холодные, на редких деревьях желтели листья. Вики с усмешкой напоминала, что в горах сейчас идут проливные дожди, и из замка нос страшно высунуть, потому что можно промокнуть насквозь просто выйдя за дровами.
Муж не утерпел, отложил книгу и пошел за ней. Подошел со спины, обнимая и сразу скользнув ладонью на живот. Растопырив пальцы, он будто старался почувствовать там, внутри, своего ребенка. Вики откинула голову на его плечо и блаженно зажмурилась. Ей казалось, что она самая счастливая женщина на свете. Аяз бережно убрал у нее с лица короткие пряди волос.
— Я люблю тебя, — прошептал он, целуя ей шею.
Виктория вздохнула, осторожно высвобождаясь из кольца мужских рук. Босые ноги начали мерзнуть, закатное солнце больше не восхищало, с кухни потянуло острым запахом пригорающего мяса. Девушка бросилась спасать ужин. Аяз вернулся на свой любимый стул, потянулся вновь за книгой, а потом замер.
— Вики, как ты считаешь, — осторожно спросил жену. — А если больницу не строить с нуля, а переделать первый дворец?
Отец никогда не спрашивал о чем-то мать, она вообще не вникала в его дела, занимаясь лишь детьми и хлопотами по хозяйству, но Аязу очень хотелось с Вики разговаривать. Почему бы и не попробовать?
— Он же сгорел, — удивилась Виктория, опускаясь на стул, подпирая подбородок кулачком и с любопытством глядя на мужа. Ему нравился и ее пытливый взгляд, и ее вопросы.
— Не весь, — охотно продолжил, — только северная часть. Южное и восточное крыло почти целые. Над южным даже купол сохранился.
Дворец хан хотел строить на манер катайских — с просторными залами, колоннами и переходами, только крыша ему нравилась не чешуйчато-скатная, а как в славских храмах — куполами-луковками. Когда Аяз спросил, почему именно так, Таман, хохоча, заявил, что эти крыши ему напоминают по форме женскую грудь, а если башню сделать узкой и высокой — то мужской орган. Сын было здорово рассердился на подобное отношение к архитектуре, но потом не выдержал и рассмеялся вместе с отцом. Теперь он не мог спокойно смотреть на ханский дворец. Тем не менее, первое, хоть и пострадавшее от пожара, здание дворца на роль больницы подходило идеально, и местоположение у него было самое выгодное — в центре города, на пересечении центральной и портовой улиц, к тому же на месте северного крыла Аяз хотел бы сделать небольшой сад, а с юга была большая площадь.
Нет, ему не нужен был совет жены. Молодой человек уже все решил. Просто… пришла пора выползать из супружеской спальни. Аяз заскучал. Единственное, что его смущало, так это то, что обустройством больницы он хотел заняться лично, а значит, будет много времени проводить на стройке.
— Больница нужна, Аяз, — мягко говорила Виктория, с улыбкой глядя на него. — И лучше перестроить имеющееся здание, чем строить заново. Ты все прекрасно придумал. Я так горжусь тобой.
Он улыбнулся и даже чуть покраснел, как мальчишка, потому что жена не часто баловала его похвалой, даже частенько по-прежнему называла его степной собакой, если сердилась.
Поужинали молодые в уютном молчании, предвкушая ночь, полную любви, наслаждаясь каждым мигом, проведенным вместе. Думал ли степняк, мечтал ли о таком чувстве? Нет, он всегда боялся быть беспомощным перед женщиной, быть слабым и зависимым. Не хотел надевать сапоги отца. Но сейчас он познал простую истину: любимая делает его только сильнее. Рядом с ней ему по плечу решение всех проблем и любая работа.
Ночь над Ур-Тааром была темна и звездна. Аяз бросил на крышу несколько покрывал, вынес кучу подушек и вытащил жену туда. Ему казалось, что нет ничего прекраснее, чем под открытым небом любить неустанно друг друга.
Он хотел свою супругу постоянно. От одного только взгляда на нее кружилась голова. Забавно, никогда раньше он не испытывал столь острой потребности в женщине, в одной единственной женщине. Когда осознал, что простой интерес к хорошенькой попутчице превратился в нестерпимое желание? Кажется, в тот день, когда увидел ее в коридоре гостиницы: в тонкой сорочке, предательски обрисовывающей контуры ее гибкого тела, с волосами почти до колен и огромными испуганными глазами. От девичьего взгляда, скользнувшего по его телу к полурасстегнутым штанам, его тогда повело, как никогда в жизни, и животная похоть обрушилась на него горячей волной. Он боялся, что она заметит его острое возбуждение, испугается, оттолкнет и в то же время тайно, самому себе не признаваясь, хотел, чтобы она догадалась.
