Один день войны плавно перетекал в другой. Вот в Берлине и наступило 26 апреля – день, приближающий немецкий народ к очищению от нацизма через кровь. Гроза и проливной дождь промыли утренний небосклон. Оранжевые лучи солнца падали на густой слой дыма, – повиснув над городом, он делался то рыжим, то бурым. Все дороги рейха находились под постоянным прицелом советской авиации, месть с небес настигала каждого, кто смел оказать сопротивление. Танки с красными звёздами с грохотом двигались по трамвайным рельсам к центру; за ними шла пехота, втиснутая в узкие для неё улицы и переулки тесно застроенных городских кварталов. То место, откуда производился выстрел из фаустпатрона, беспощадно накрывался огнём тяжёлой артиллерии или залпом «катюш».
Не всё гладко обстояло и с системой водоснабжения. В эти дни для берлинцев, эвакуировать которых никто не собирался, вода стала на вес золота. Гигиена немцев слабела на глазах, в такой сложной ситуации выигрывали те граждане, которые загодя предусмотрительно кипятили чистую воду и сливали её в нержавеющие канистры. По столице в этот четверг распространялись листовки, текст которых был воззванием Геббельса к гражданам: «Браво вам, берлинцы! Берлин останется немецким! Фюрер заявил это миру, и вы, берлинцы, заботьтесь о том, чтобы его слово оставалось истиной: браво, берлинцы! Ваше поведение образцово. Дальше так же мужественно, так же упорно, без пощады и снисхождения боритесь, и тогда разобьются о вас штурмовые волны большевиков. Вы выстоите, берлинцы, подмога уже близко!»
Жестокая боевая реальность, происходящая на улицах, крики перепуганных горожан перечёркивали не понятный для обывателей оптимизм рейхсминистра пропаганды. Немцы перестали узнавать свою столицу. Конец близок – это понимали все. Здание рейхсканцелярии было покрыто толстым слоем дыма, гари, кирпичной пыли. Обитатели бункера, потеряв надежду на вызволение из кольца, превратились в заложников необоримой воли своего фюрера. Они верили, что Третий рейх бессмертен и его бессмертие олицетворяет фюрер, который говорил им, что жестокость цементирует нацию, делает её жизнеспособной перед лицом врага. Пока рядом находился фюрер, они не боялись остаться в живых и старались привнести в его сознание мысль о своей беспримерной верности. Они путали день с ночью, почти всех одолевала бессонница, но они решили держаться вместе, поблизости от своего фюрера.
Часовые получили автоматы и ручные гранаты на случай отражения парашютного десанта. На полу конференц-зала разложили пару матрацев. Секретарши, не раздеваясь, спали по три-четыре часа, остальное время им приходилось бодрствовать. Перед полуоткрытой дверью в креслах прикорнули Кребс, Бургдорф и Борман. Они, как и фюрер, ждали прорыва к Берлину армии Венка, но он не торопился, застрял непонятно где. Зато обстрел рейхсканцелярии стал более интенсивен, чем прежде. Снаряды перепахали всю местность, где располагался бункер, с наступлением нового дня бои приобретали всё более кровопролитный характер, и не в пользу оборонявшихся.
Гитлер был разбужен встряской бункера и не замедлил выйти из своей комнаты. Увидев фюрера, к нему тут же подскочил Кребс:
– Мой фюрер! Близко легло! В целях безопасности вам необходимо возвратиться в свои апартаменты.
– Вот так всегда! – сердито пробурчал Гитлер. – Опять я слышу этот идиотский обстрел! Покой мне только снится!
Тут он заметил Юнге. Подошел к ней, та улыбнулась.
– Дитя моё, – обратился к ней Гитлер, – вам не страшно?
– Мой фюрер! Должно же это когда-нибудь прекратиться!
В перепуганном голосе женщины Гитлер услышал боязливую озабоченность происходящим.
– Конечно, дитя моё! – вынужденно согласился он. Фюрер был большим мастером внушать людям иллюзорное чувство безопасности. – Непременно прекратится, надо только чуточку подождать, и всё образуется. Армия Венка совершит бросок к Берлину, и здесь, как в венском лесу, наступит чарующая тишина. Но это будет потом, а пока придётся бороться, пока можем.
– Мой фюрер! – произнесла Юнге. – Не думаете ли вы, что немецкий народ ждёт, что вы погибнете во главе своих войск в бою?
Услышав такие слова, Гитлер сразу понял, что этот вопрос Юнге неслучаен, как могло представиться: в это утро ей было страшно и одновременно любопытно, что скажет фюрер. Судьба всё дальше и дальше уводила их в лабиринт неизвестности. – Я физически больше не в состоянии бороться! – устало молвил Гитлер. – Мои дрожащие руки вряд ли смогут держать пистолет. Если меня ранят, я не найду никого из моих людей, кто меня застрелит. Я не хочу попасть в руки русских!
– Немецкий народ по-прежнему горячо любит вас, мой фюрер!..
Но для Гитлера это заверение Юнге прозвучало неубедительно.
– Борман! – отвлекаясь от продолжения разговора с охочей до расспросов Юнге, позвал Гитлер.
Задремавший Борман привстал.
– Извините, мой фюрер! По ночам меня донимает бессонница, вот по утрам не всегда получается как следует выспаться.
– Ничего, Мартин! – проявил снисхождение Гитлер. – Я всё понимаю и наше положение тоже. Спите крепко, но владейте ситуацией в бункере. И распорядитесь о том, чтобы почаще выключали приточную вентиляцию. Тут и так дышать нечем, да ещё в нос мне бьёт табачный дым. Прекратите курить, будьте же людьми!
– Мой фюрер! – виновато произнёс Борман. – Я распоряжусь, чтобы не курили в вашем присутствии. Я выполню всё, что вы прикажете. Вот и сегодня я намереваюсь разослать гауляйтерам приказ, где буду призывать их стойко держаться и фанатично сражаться.
– Да, и ещё… – Гитлер по-своему развил мысль секретаря по партии. – Вместе с доктором Геббельсом сделайте упор на возможность нашего соглашения с западными союзниками.
– Я распоряжусь об этом, мой фюрер! – сказал Борман. – В своём приказе я отметил, что мы не сдаёмся и продолжаем бороться, так как надеемся на определённое развитие событий за рубежом.
– Для того чтобы поддержать в немцах дух сопротивления, все средства хороши! – заметил Гитлер. – Кребс, следуйте за мной.
Гитлер и Кребс покинули конференц-зал и вскоре были в кабинете фюрера. Молчание Кребса возбудило в Гитлере недовольство, и он взял инициативу в свои руки.
– Хороших вестей от Венка, генерал, ждать не приходится.
– Мой фюрер! – начал Кребс. – Мы очень надеемся, что на днях это случится, но есть и неплохие известия.
– Выкладывайте! – обернувшись, требовательно произнёс Гитлер.
Спокойствие фюрера вселило в Кребса уверенность в собственных словах.
– Сегодня утром, мой фюрер, с самолётов «Мессершмитт-109» были сброшены несколько сот тюков с припасами. Среди развалин берлинских домов нами была обнаружена лишь пятая часть грузов. Что и говорить, капля в море наших потребностей. В снарядах, по словам генерала Вейдлинга, остро нуждаются танки и артиллерия 56-го танкового корпуса.
