«Те, кто не чувствуют мрака, никогда не будут искать света».
Ржавое солнце медленно разгоралось на металле двух рельсовых параллельных, растопляя утреннюю дымку и черное масло колесных пар. В пропитанных пылью кустах у железнодорожной насыпи лежал, вытянув перед собой пухлые ручки, рыхлый мужичок в мешковатой одежде. Рядом с ним придавила чахлую усыхающую траву брезентовая сумка. Пластун внимательно наблюдал за тем, как в мареве таял, неуклюже покачиваясь, силуэт путевого обходчика. Вдали тлело красное око семафора, равнодушно взиравшего на выпирающие ребра шпал.
Над ухом противно и настойчиво гудел одинокий комар. Мужичок отмахнулся и, пригибаясь, неожиданно легко метнулся к путям. Деловито сопя, он вытащил из сумки и прикрепил к рельсе продолговатый предмет.
Жужжание стало громче, а потом надоедливый комар уколол в загривок. Мужичок попытался прихлопнуть кровопивца, но рука не слушалась. Пухлый завалился на бок и скатился с насыпи, закончив короткий, но головокружительный спуск в лужице мазута. Широко открытые голубые глаза удивленно вытаращились в небо, в котором чертил белую прямую далекий самолет и разливались волны эфира.
– Я – Почта один, – хрипнула одна из них. – Посылка отправлена. Повторяю, посылка отправлена.
Черная лужица, в которой лежал мужичок, пришла в движение, собираясь вокруг головы. Субстанция, в которую превратился мазут, коснулась металлического жала, торчащего в загривке, отпрянула, будто получив болезненный удар, потом лизнула открытые участки кожи.
С другой стороны насыпи неслышно поднялись к путям двое вооруженных людей в боевой экипировке и тактических шлемах. Из-под опущенного зеркального забрала одного из них кустилась наружу пышная черная борода. Ее обладатель присел у предмета, оброненного пухляком.
– Никак, гяуры[1] рельсовую войну затеяли? – фыркнул он. – Грязные методы!
– Басурманят партизане, прости господи, – перекрестился второй, явно соглашаясь со сказанным. «Мусульманин» покачал головой, сокрушенно поцокал языком, проделал какие-то манипуляции с предметом и осторожно убрал его в металлический контейнер, закрепленный на поясе. Его спутник молча взял сумку, и они спустились к мужичку, беспомощно лежащему внизу. Бородач пощупал пульс на шее «гяура», потом удовлетворенно кивнул напарнику.
– Я – Почта-два, – сказал второй невидимому слушателю. – Посылку принял.
Они подняли обездвиженного подрывника и потащили от железнодорожного полотна. Щебень, на котором возлежал «гяур», был сух. За поворотом, совсем недалеко от места, где разворачивалось загадочное действие, бурный и пестрый людской поток шумно втекал в здание вокзала с безликой площади, возвещая скорое прибытие экспресса.
Невообразимо длинные эфемерные пальцы ощупывали окружающее планету пространство, перебирая струны частот по партитурам множества источников. Симфония волновых возмущений непостижима разуму обычного существа. Ее гармонию мог бы разгадать холодный интеллект, рожденный пасьянсом тысяч печатных плат, но гигантская нейросеть, сплетенная километрами электропроводящих цепей, тянулась в космос не за вдохновением. Она равнодушно процеживала эфир сквозь лопасти локаторов в поисках добычи другого порядка.
Невидимая длань машины нащупала тонкую нить узконаправленного кодированного сигнала, замаскированного под статические помехи. С тихим щелчком включилось записывающее устройство. Детальная копия перехваченной передачи отправится к ранее добытым образцам. Искусственный мозг терпеливо корпел над их расшифровкой уже несколько месяцев.
Интеллект представлял задачу сложным механизмом, однажды неосторожно разбитым на мелкие детали, и каждая имела значение. Испробовав множество вариантов, искусственный мозг наконец понял принцип сборки, но построенные модели упрямо отказывались работать эффективно. На сей раз, однако, что-то изменилось. Сигнал затух, а недостающая часть механической головоломки встала на место.
На интерфейс живого оператора потек тонкий ручеек данных, в которых однако еще были досадные лакуны. Интеллект заполнит их позже, если (когда) поймает еще один кодированный сигнал. Непосвященному расшифровка представлялась бы белибердой.
Если бы оператор понимал язык сообщения, то прочитал следующее: «…развернута в штатном режиме. Уровень технологического проникновения характеризуется как приемлемый, хотя оценивается постоянной миссией ниже требуемого. Форматирование социума не готово к завершающей стадии, несмотря на проведенные мероприятия. Отмечено снижение темпов глобализации из-за противодействия на уровне правительств отдельных государственных образований. Корпоративное поглощение встретило сопротивление национальных элит и обособленных бизнес-групп. Заключение соглашений о слиянии невозможно в силу недоговороспособности. …прибытие…».
Мужичок по ту сторону стекла всхлипывает жалобно чумазым пяточком. Ребята его уже окрестили Наф-Нафом[2], и кличка ему очень кстати. Глаз подбит, косит загнанно на дознавателя, щеки и двойной подбородок с редкой седеющей щетинкой дрожат. Животик, семейное дело, в меру положителен, с соседями отзывчив и приветлив. На шее оболтус школьного возраста, жена в бигуди и моложавая любовница. Лжив насквозь. Садануть бы по пухлой шее хорошенько, настолько противен!
Наф-Наф пускает слезку – не знаю, господин хороший, не понимаю, как произошло, бес попутал, голоса в голове – и получается у подлеца очень натурально, очень близко и каждому, кто это слышит, хорошо знакомо. Но маска на лице дознавателя непроницаема, грубые черты ее мрачны, и сам он к свинорылому не сопельки утирать приставлен. Задачи его сантиментам антагоничны и «доброго» напарника в компании нет. Веет от него смертной скукой, что наводит на многих допрашиваемых нечеловеческую грусть, которую убедительно демонстрирует плененный порося.
Какой, казалось бы, из бюргера берсеркер? Но угловатая пентаграмма на шее, видимая в инфракрасном (смещенном) диапазоне, и арсенал, аккуратно разложенный на столе, явствует об обратном. Оружия тут, между прочим, мама не горюй. Наф-Наф на штурм вокзала нацеливался. А все ради чего? Великой ложе, которой служил берсеркер, требовалась чудовищная бойня. Гибель десятков случайных людей должна была послужить дымовой завесой другому дьявольскому акту – казни пары специалистов малоприметного конструкторского бюро. Они прибывали поездом с какого-то семинара. Бедолаги вряд ли догадывались, кому перебежали дорожку. Да и кто бы поверил? Великая ложа? Что еще за масоны? Что за теории заговора? Ну не бред, а?
Нисколько. В соседних кельях заламывают ручки еще двое «поросят» – Ниф-Ниф и Нуф-Нуф, соответственно. Такие же пухлые, словно на одной ферме откормленные, внешне к боевым операциям совсем не пригодные. Подельнички, соратнички, бранная триада в полной сборке. Странная, досель в подобных составах невиданная, глубоко законспирированная и чрезвычайно опасная. До сих пор удивляюсь, как легко удалось ее взять.
