15 сентября 2001 года
Спустя четыре дня после того, как обрушились башни, я проснулся утром и увидел высившегося над моей кроватью великана. Я был практически готов испустить весьма недостойный мужчины вопль, но он получился молчаливым. Завопить вслух так и не получилось. Но это было к лучшему. Иначе бы от моего крика этот великан, испугавшись, забрался бы под кровать.
Секунду-другую я соображал, кто это был. И, что еще хуже, где я был.
Потом, как и всякий раз, отрешаясь ото сна после 11 сентября (обычно от смутной дремы в чьей-нибудь машине), я мысленно пробегал весь перечень того, что теперь было утрачено и что навсегда переменилось.
С Нью-Йорком покончено, работа накрылась, мамы нет, все мои друзья-приятели исчезли вместе с башнями, все проделанные мною труды, чтобы навсегда отделаться от Канзаса, оставить его в прошлом, пошли прахом. Вновь я в Нигдебурге, как раз там, где клялся никогда больше не появляться. И я тут застрял.
Настоящий шторм, словно из ночного кошмара. По сути, потеряно практически все.
Я опять взглянул на щуплого великана, оказавшегося всего лишь моим братом Беном. Не то чтобы я не ожидал увидеть его, но… накануне ночью я заявился поздно (ну, поздно – это по нормам Бена), а он уже улегся спать.
Он по-прежнему ни на кого не смотрит. Но это ничего не значит. Это как тот старый трюк, используемый во время делового общения, когда ты смотришь не прямо в глаза собеседнику, а в точку между его бровями. Бен работает по-крупному: отворачивает голову и смотрит в сторону под углом в сорок пять градусов, потупив глаза в пол.
Ага, вот и опять. Кое-что так и не изменилось.
– Приветствую, дружище, – сказал я.
– Ты должен отвезти меня на работу. Тебе надо вставать.
Вот такими были первые слова, которыми я обменялся с моим братом Беном после шести лет разлуки.
Я сидел в постели в одних трусах, сонно моргая. Не выспался ничуточки. Даже ни вполглаза. Под веки будто попал песок, желудок скрутило.
– У тебя есть машина? – спросил Бен.
Было видно, что он нервничает из-за поездки.
– У меня нет.
– Тогда как же ты отвезешь меня на работу?
– Миссис Джесперс сказала, что мне пора начать пользоваться маминой машиной.
– А-а.
– Только она не знала, где мама хранила ключи. Ты не в курсе?
– Ага, – произнес Бен. – В курсе.
– Мне скажешь?
– Ага.
– Сейчас? Или плюс-минус сейчас?
– Она вешала их на крючок у входной двери.
– Годится, – кивнул я. – Прогресс, – я не произнес: «Наконец-то». – Значит… послушай… ты знаешь, кто я такой?
– Ну да, – произнес Бен.
– Значит, ты помнишь меня?
– Ну да.
– Так кто я?
– Мой брат.
– Верно. Годится. Помнишь, как меня зовут?
– Ага.
– Почему же не зовешь по имени?
– Ты не сказал, что я должен. Только – помню ли я.
– Вообще-то я имел в виду, почему бы тебе не звать? То есть как насчет того, чтобы обращаться ко мне по имени?
– Расти.
Это старое прозвище, из давнего прошлого, полоснуло меня, словно зазубренный металл. Зазубренный и, ну да… ржавый[1].
– Теперь меня зовут Расселом.
– Почему?
– Потому что я совсем взрослый.
– Я должен попасть на работу. Должен быть там без четверти семь. Мне нельзя опаздывать. Мистеру Маккаскину не понравится, если я опоздаю.
– Наверняка. Прекрасно. Тогда давай отвезем тебя на работу. Ты поел?
– Ага.
– Что ты ел?
– Я ел хлопья.
– Ты давно уже на ногах?
– Я встал в пять.
– Я не слышал будильника.
– У меня нет будильника. Мне не нужен будильник. Просто каждое утро я встаю в пять.
– Ты что не садишься? – спросил я, немного повышая голос, так чтобы ему было слышно, но все же приглушенно, чтобы не беспокоить соседей.
Старый «Бьюик» нашей мамы работал на холостых, разогреваясь. Я чувствовал, как он трясется подо мной. Мотор ворчал. Я открыл дверцу со стороны водителя, высунулся наружу, чтобы поговорить с Беном, тот стоял у открытой гаражной двери, но не заходил внутрь.
– Эта дверь сама по себе не закрывается, – сказал Бен. Громко, ничуть не заботясь о спавших соседях. И нетерпеливо. Будто я уже должен был это знать. Словно все в мире должны быть настолько осведомлены, насколько это представлялось Бену. – Я жду здесь, у гаражной двери, пока мама выведет машину. Потом я закрываю дверь. И только потом сажусь.
Вздохнув, я осторожно вывел задом машину из гаража. Уже сколько лет не сидел за рулем. По сути, у меня и годных прав-то не было. Но вряд ли сейчас было подходящее время, чтобы разбираться со всем этим.
Бен запрыгнул на пассажирское сиденье и пристегнулся. Я опять поставил мамин «Бьюик» на задний ход.
– Тебе нельзя съезжать с дорожки, – заявил он. Не успел я спросить, почему, как он объяснил: – Тебе нельзя съезжать с дорожки, пока ты не пристегнулся ремнем.
Я кивнул пару раз и накинул ремень. Это был самый быстрый и самый легкий способ покончить с этим вопросом.
Пока мы ехали, я поглядывал на Бена. Пытаясь осознать перемены за минувшие шесть лет. Только, насколько я мог разглядеть, он просто выглядел теперь постарше. Ростом выше шести футов и шести дюймов, что, конечно же, как я и ожидал, не изменилось. По-прежнему долговязый, тощий и длинный, с разболтанностью в суставах, как у самого чудного на свете молодого конька. Впрочем, сам Бен молодым уже не выглядел. Каштановые волосы стали длиннее, еще больше лохматились. Наверное, просто от нехватки ухода, однако это выглядело нарочитым. Походило на стиль человека, который ходит с такой прической, чтобы казаться беспечным и крутым. Девушки и молодые женщины обыкновенно находили Бена абсолютно неотразимым. Особенно когда он молчал и стоял спокойно. Они считали его загадочным. Восхитительно сдержанным. До тех пор, пока он не начинал говорить. Тогда они спешно бежали заниматься каким-нибудь важным делом, о котором лишь ненадолго позабыли.
– Поверни здесь, – произнес Бен.
– Ты ничего не забыл?
– Нет.
– А я думаю, что да.
– Что же тогда?
– Показать, куда я должен повернуть.
– Туда, – сказал он, указывая направо.
Любая улица, любое здание, мимо которых мы проезжали, являлись прямо из моего наихудшего и безумно часто повторяющегося ночного кошмара: вдруг просыпаюсь и оказываюсь опять в этом ненормально крохотном городишке, к которому был привязан все первые восемнадцать лет своей жизни. Так что я уже переживал подобное. Будто дурной сон. Так было легче и не очень расстраивало по сравнению с тем, если все вокруг принимать за настоящую действительность.
Голос Бена вывел меня из забытья.
– Ты хочешь узнать… что?
– Что?
– Ты хочешь узнать… что-нибудь?
– А-а. Такого рода «что». Ладно. Расскажи мне что-нибудь.
