1.1. Когнитивная операция как атака на разум
Множество причин привели к тому, что война на уничтожение как базовая модель войны трансформируется в другую базовую модель – когнитивную войну. Ярким примером такого инструментария были атаки на американскую президентскую кампанию 2016 года, когда и Россия через петербургских троллей, и сам штаб Трампа через фирмы Cambridge Analytica влияли на американское массовое сознание с помощью психологического или бихевиористского микротаргетинга. Точные политические портреты нужного типажа избирателя позволяли выстраивать персонализированные сообщения, направляемые на нужные группы избирателей.
Война без уничтожения физических тел однотипно представляется в современном мире предпочтительнее, чем кровь и убийства. Еще бурская война, где Черчилль оказался в качестве журналиста, показала силу и мощь когнитивного подхода. Когда в британских газетах стали писать о бурах как о борцах за свободу, а английские войска заняли в общественном мнении место душителей свободы, Британия отказалась от войны. Однотипно первая чеченская война была проиграна Россией – на телеэкранах давали интервью борцы за свободу Ичкерии, воевавшие против… федеральных войск. На второй чеченской войне те же борцы за свободу стали моджахедами, что является абсолютно иностранным и даже страшным словом, а федеральные войска – российскими, и это изменило поддержку войны среди населения. Кстати, «Би-Би-Си» даже переозвучивает голоса бойцов ирландской республиканской армии, чтобы у зрителя не возникли симпатии (к акценту? к голосу?). То есть коммуникация максимально нейтрализуется.
Модель мира в нашей голове наиболее чувствительна к разделению на друзей и врагов, своих и чужих. Манипулируя этими понятиями, власти всех стран добиваются нужных им целей. Можно начинать войну, объявляя кого-то коварным врагом, можно заканчивать войну однотипно, заявляя, что коварный враг разгромлен.
В современной войне часто трудно понять, что перед нами – выигрыш или проигрыш. Дональд Рамсфельд, когда был министром обороны, просил подчиненных, чтобы они дали ему хоть какую-то метрику войны, дабы разобраться: США выигрывают или проигрывают. То есть явных и объективных критериев нет.
Когнитивная война направлена на управление мышлением и влияние на принятие решений. Одну из первых моделей такого рода предложил Бойд. Она была названа НОРД и состояла из четырех этапов: Наблюдение – Ориентация – Решение – Действие. Мы видим нечто – принимаем решение – что это – действуем. Бойд придумал свою модель для боев с советскими истребителями во Вьетнаме. Они были более быстроходными, и чтобы их обыграть, решения следовало принимать раньше, меняя местоположение. В этом случае советский пилот, принимая решения медленнее, стрелял бы по старому расположению самолета.
Реально Дж. Бойд предложил способ управления противником [1–3]. Рефлексивное управление как способ управления противником является также базой российских информационных операций [4–5]. То есть воздействие на «другого» является важной задачей в военном деле.
Бойд считал, что сегодня нельзя принадлежать к школе Клаузевица, поскольку много произошло после 1832 года, нельзя по этой же причине принадлежать к школе Сунь-Цзы, поскольку слишком многое произошло после 400 года до нашей эры.
Сделанное Бойдом не зависит от технологий, это модель мышления, способа принятия решений, что будет важным всегда. Идея противостояния состоит в том, что цикл НОРД надо проходить быстрее своего противника. Если мы будем мешать противнику принимать правильные решения, то он будет действовать в результате своих неправильных решений. А это с неизбежностью ведет его к проигрышу.
Когнитивная война – это воздействие на высший уровень мышления человека, его смыслы и ценности, которые предопределяют его поведение. Меняя их, меняя интерпретации физических событий, мы в результате ведем его к иному типу поведения.
Ричард Шафрански еще в 1994 году (это были первые работы в области информационного противодействия, созданные полковниками американского авиауниверситета) подчеркивал важность ментального измерения и высших ценностей, поскольку военные действия направлены на принуждение оппонента подчиниться чужой воле. Ричард Шафрански говорит: «Знание ценностей противника и использование его репрезентативной системы позволяет нам соотносить ценности, общаться с мозгами противника на вербальном и невербальном языке врага» [6].
Противник всегда нуждается в информации, поэтому многое делается так, чтобы получаемая им информация не просто была неверной, а вела его к неправильным решениям. А в условиях быстрой смены картинки ситуаций, характерной для военных действий, у противника даже нет времени на полную проверку получаемой информации.
Владимир Лепехин увидел результаты такого программирования поведения во всем мире: «Люди уже не просто разобщены и дезориентированы. Они максимально индивидуализированы и сориентированы на получение строго отмеренных порций реальных и виртуальных благ. Массовый индивид все больше программируется на действия в параметрах и диапазонах, исключающих суверенное и осмысленное поведение» [7].
Когнитивные войны можно увидеть на самом высоком цивилизационном уровне, о чем писал С. Хантингтон [8–9]. И это понятно, поскольку цивилизации и религии покоятся на несовпадающих базовых наборах ценностей. И раз они не совпадают, это становится базой для конфликта.
