Случай – псевдоним Бога.
Анатоль Франс
Весна 1961 года. Меня недавно перевели работать в Москву, а до этого я после окончания института трудился прорабом на строительстве газового кольца вокруг Москвы радиусом в 200 км и приезжал в домой только в субботу, чтобы в понедельник опять отправиться в ту деревню, где в это время кипел фронт работ по созиданию этого самого кольца. Дело в том, что Москва снабжалась ростовским газом, который оказался очень содержательным по своим компонентам для химической промышленности, а потому ей решили отдать этот ростовский газ, а не сжигать его в квартирах на бытовых горелках, а столицу перевести на газ ставропольский.
Таким образом, я опять оказался в своем любимом городе, в нашей закадычной компании, которая сложилась еще со школы. Собирались мы тогда в квартире Володи Акимова, вернее, в его большой 40-метровой комнате. Хотя до революции квартира полностью принадлежала отцу Володи, по тому времени крупному инженеру, достаточно состоятельному, чтобы иметь подобные апартаменты, где имелись еще две большие комнаты и просторная ванная.
Однако после революции «буржуев» уплотнили, и в Володиной квартире отныне проживало еще две семьи. Но все-таки самая большая комната осталось за хозяином этой квартиры, который умер, когда Володя был совсем маленьким. Когда же Акимов учился в девятом классе, умерла и его матушка. После смерти мужа она вышла замуж, но отношения с дядей Пашей (так звали отчима) у Володи не сложились, он остался один и всегда был рад, когда мы, друзья, собирались у него на нашу очередную скромную пирушку…
Я не виделся с ним почти год и вот решил заехать навестить товарища, зная, что за время моего отсутствия в Москве он женился на весьма красивой девушке Ирине, познакомившись с ней в ГУМе, где та работала продавцом.
Приехав, я застал кроме приятеля и его жены еще одну гостью – старшую сестру Ирины Татьяну, заглянувшую к ней по каким-то семейным делам. Она была тоже недурна собой, правда, на мой взгляд, уступая в красоте своей младшей сестре. Но чем-то она меня зацепила…
Посидели, поболтали о том о сем и разошлись. Я взял у Тани ее телефон и на следующий день позвонил ей, пригласив поужинать в кафе. Она согласилась.
Мы встретились, и… Тут мне вспоминается начальный куплет одной из песен Высоцкого:
О нашей встрече что и говорить…
Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий…
Но мы с тобою сразу стали жить,
Не опасаясь пагубных последствий…
Так начался наш роман. Она была двумя годами старше меня, окончила Педагогический институт и преподавала литературу в каком-то техникуме. Очень любила читать, книгами была завалена вся ее небольшая комната.
Жила она со своей мамашей в двухкомнатной квартире, где у нее была собственная комната, и, что греха таить, нам было где уединиться…
Когда я признался, что пишу стихи, она попросила меня хоть что-то ей прочитать. Я прочел, хотя уже не помню, что именно.
– Недурно, – услышал ее оценку. Помолчав, спросила: – А как ты относишься к Евтушенко?
– Никак. Мне кажется, у него не все в порядке со вкусом…
– А к Вознесенскому?
– А кто это?
– Ты не знаешь, кто такой Андрей Вознесенский? – удивленно вскинула она брови.
– Понятия не имею, – чистосердечно признался я.
– Ну и темный ты человек!.. Это сейчас – самый модный поэт! – И она показала мне скромную книжечку под названием «Мозаика». – Вот, почитай.
Едва раскрыв этот скромный сборник, я сразу понял: это мой поэт!
А вскоре Таня подарила мне эту книжку, так как купила себе такую же благодаря знакомой продавщице в книжном магазине на Кузнецком мосту, достававшей тогда весь модный книжный дефицит. А вскоре подарила мне и новый сборник Вознесенского «Парабола». Я зачитывался его стихами, зная уже многие из них наизусть.
Как-то я позвонил Тане, и она сказала:
– Приходи ко мне вечером, у меня в гостях будут поэты.
Я пришел. Она познакомила меня со своими гостями. Ими были Виктор Забелышинский и Всеволод Ревич. Сидели, выпивали, вели разговоры на близкие нам литературные темы. А главные и самые острые из них задавали в то время журналы «Новый мир» и «Юность». Вдруг Таня сказала:
– Ребята, почитайте стихи…
Начал Забелышинский, после – Ревич. Затем Таня посмотрела на меня:
– Игорь, твоя очередь…
Я стушевался, не зная, что прочесть, но наконец сподобился:
У театральной кассы
Переживаний масса,
У театральных асов
Унылые гримасы:
Билетов не имеется,
И не на что надеяться,
Обидно, разумеется, —
Танцуют моисеевцы…
…Как будто чуть степенно,
Едва касаясь сцены,
Выходит пляска-скромница
Со зрителем знакомиться…
А только познакомится,
Так сразу же освоится,
И вот, не дав опомниться,
Потянет за околицу,
А там девчата с парнями
На круг выходят парами,
Как будто в быстром танце
Хотят посостязаться…
Ах, звонкая гармошка,
Да легкие сапожки,
Да юбки, юбки, юбки,
Да шутки-прибаутки,
Да огненная пляска,
Лихая, залихватская,
С лукавыми улыбками,
Да с посвистом, да с криками,
Да с замираньем сердца
В отчаянных коленцах,
Да с вихревою музыкой,
Да с дрожью в каждом мускуле…
Отплясывают здорово,
По-своему, по-новому,
Пылает юбок полымя
На все четыре стороны…
…И стены уж не стены,
И сцена уж не сцена,
А луг зеленый, бархатный,
Вокруг поля и пахоты,
С долинами, низинами,
И небо сине-синее…
– Очень лихо, – сказал Виктор.
– Да, здорово, – подхватил Всеволод.
– Приходи к нам в «Магистраль»[1], – продолжил Виктор.
– А это что такое?
– Ты не слышал про литобъединение «Магистраль»? Да это же самое знаменитое литобъединение в Москве. Из него вышли Булат Окуджава и Владимир Войнович. Ты что-то об этом слышал? – продолжил Забелышинский.
– Нет, впервые от тебя…. А где оно находится? – спросил я, постигая свою полную неосведомленность в литературной жизни столицы.
– У трех вокзалов, в Центральном доме культуры железнодорожников. Руководит им поэт Григорий Михайлович Левин[2]. Собираемся по четвергам в семь часов вечера. Приходи, я тебя представлю…
– Спасибо, Виктор, непременно приду…
Я считал дни до четверга и ужасно волновался. К назначенному часу приехал, встретив там Виктора, познакомившего меня с Григорием Михайловичем. Тот сказал, что я сегодня могу поприсутствовать в качестве вольного слушателя, а после занятия я должен почитать свои стихи, дабы он и его «бюро» меня выслушали и решили вопрос о моем приеме в литобъединение.
По окончании занятий, когда в аудитории осталось несколько человек, Левин предложил мне почитать мои стихи. Первые два стихотворения не произвели, как мне показалось, на него никакого впечатления. И тогда я прочитал стихи «Скрипка», посвященные Белле Ахмадулиной. Это и по сей день одно из любимейших моих стихотворений: