Драгоценность из отчего дома
Не каждая драгоценность
заставляет трепетать твое сердце.
Алёшенька, сынок барина Нил Олеговича, рос смышлёным мальчиком, да беда у него была одна: его старшой братец. Как батюшка ни увещевал не обижать младшего, а тому все неймется, благо тот, сдачи дать не может, он-то на пять годков младше.
Дворня жалела мальчугана, у которого мамка при родах померла, но защитить не могла: да и кто осмелится остановить барчука, он обидится и управляющему Лукичу пожалуется, а тот скор на расправу. Алёшенька, как только разумел в грамоте, догадался, что в библиотеке от братца спрятаться можно, тот то книг не жаловал.
И решил он с деревенскими ребятами сойтись, особенно ему нравился Митяй, ведь он, если бы захотел, легко с его братцем справился. Но как к нему подступиться? Ведь деревенские ребята без дела не сидят: то сено ворошат, то коней купают, невод тянуть рыбакам помогают. Но однажды ему повезло: Митяя послали за телятами присматривать, чтоб они в посадки не шли. Он к нему и подошёл:
– Хочешь, сказку расскажу.
– Давай, пока делать нечего, – снисходительно позволил Митяй, с любопытством посмотрев на мальчугана.
Алеша ему самую любимую рассказал, а потом говорит:
– Хочешь, я тебя грамоте поучу.
– Зачем? Крепостным, это ни к чему, а божье слово с книжки нам и батюшка в церкви почитает. Опять, зараза, в кусты пошла.
– Я сейчас. Я мигом выгоню.
– Стой, не надо. Стой.
Но было уже поздно. Запнувшись за камень, он со всего размаха упал и расквасил нос, с которого потекла кровь. Плача, бежал он домой, размазывая грязными ручками по лицу кровь вперемешку со слезами, которые падали на его белоснежную рубашку, оставляя следы.
– Всё, сейчас пожалуется, – корил себя пастушок, – нужна была мне эта сказка. Знал же: нельзя с барчуком водиться, теперь жди беды. Он управляющему пожалуется, ябедничать станет, а тот батюшку накажет, чтоб за своими огольцами-пострелятами лучше присматривал. А у отца рука тяжелая, не заржавеет, поперек лавки положит и всыплет по первое число. Почешешься, хоть домой не ходи.
Но никаких последствий не последовало, и Митяй стал доверять Алёше: брать его с собой, даже в ночное, опекая его как младшего братишку. У него и хранилась вся потаённая одежда паныча, в которой он не отличался от них.
Однажды, когда он стал уже постарше, его окликнул приказчик:
– Иди тебя отец кличет.
– Чувствую, не долог мой век и, вероятно, скоро брат твой верховодить станет, как это принято у нас в роду, но вы с ним как кошка с собакой живете. Я хочу, чтобы ты сам судьбу свою решил и не обвинял меня потом, что вынужден на поклон к брату идти. В нашем роду особо грамотеев не было, и без грамоты наши предки прекрасно жили. Хотя, даже Алексеич за границу учиться ездил. Вернувши, много пользы государству принёс, может, и тебя великая судьба ждёт. Я позвал тебя спросить: сам остараешься свою жизнь наладить или рассчитываешь к брату за милостыней ходить?
– Нет, папенька, я учиться хочу.
– Это и француз говорит: что ты к знаниям тянешься, очень хвалил. «Молодец, – говорит, Лешенька, – не то, что его братец: через пень колоду учится». Он к себе на родину собирается, предлагает послать тебя дальше учиться, и сможет, если захочешь, взять с собой.
– Я поеду папенька.
– Только там по-заморски, по-иноземному нужно изъясняться – французкий знать. Ты-то как?
– Я выучу, папенька, выучу.
– Ну дай бог, дай бог.
* * *
«Так думал молодой повеса, Летя в пыли на почтовых, Всевышней волею Зевеса Наследник всех своих родных».
«Хорошо написал, как будто обо мне, только чуть-чуть ошибся. – Молодой человек отложил книгу. – Ну, вроде подъезжаем. Надоело трястись, все кости ломит». В окно кареты глянул: родные поля, река и до боли знакомая тропинка.
– Стой! – закричал он.
– Вы чего кричите. Я уж думал, колесо потерял, – испугался возничий.
– Я здесь сойду, где мой баул. Ноги затекли, пойду пройдусь, да на родные пенаты гляну.
Идя по тропинке, он сразу нашёл развилку с еле приметной тропкой. Она, виляя между кустов, привела его к их месту – маленькому пляжу, которое ребята не сразу решились барчуку показать. Его даже с воды не сразу заметишь, там легко было спрятаться от недремлющего ока Лукича и его брани. Здесь он с деревенскими купался, и где Митяй его плавать учил.
«А что, неужто всему в пыли домой заявиться, ведь не один день ехал – вроде никого, а ну как в детстве. Ничего не изменилось. Только деревья подросли, – подумал он, одеваясь. – А это что за явление?»
Увидев чей-то платок, предательски чуть выглядывавший из кустов, он подошёл. Девчушка чумазая, лет двенадцати, а может, поболе будет: из-за сажи на лице не понять. Её длинные золотые кудряшки не хотели прятаться под платком и ниспадали на плечи. Легкий ветерок пытался их растрепать, распушить, чтоб они смогли обнять приласкать веточки, погладить сочные зелёные листочки.
– Чего ты здесь затаилась? За ребятами подглядываешь?
– Больно надо мне это, я здесь от управляющего ховаюсь, а вы сами мимо меня прошли и голышом купаться стали. Мне дядя Митя приказал: «Иди, говорит, лицо сажей измажь, чтоб никто не узнал, да на бережку в кустиках спрячься».
– Вроде Лукич не особо злой, чего от него прятаться. Иди сюда.
– Ты драться не будешь? А то не выйду. Только у нас сейчас не Лукич – новый какой-то.
– Это какой дядя Митя? Он еще на левую ногу прихрамывает?
– Да.
– Ну иди домой и ничего не бойся, будет время зайду.
– А как вас величать?
– Скажи просто… Алёша приехал.
Когда с Митяем случилась беда, он неудачно упал с лошади, повредив ногу, Алеша еле упросил отца отвезти друга в больницу.
У ворот его остановил привратник:
– Вы куда? Барина дома нет.
– Как куда? Домой.
– Подожди, господин хороший, я должен управляющему доложить.
«Алексей Нилыч! Прибыли, значит. Хотя помещик и приказал гнать его взашей, но неизвестно, как ещё дело повернётся, лучше с ним не ссориться», – подумал приказчик.
– Я год из дома писем не получал. Что здесь произошло?
– Ну благодарите братца, за подарок, что вам сделал. Вместо того чтобы отца слушать, который уже на смертном одре лежал, он в пьянство вдарился, а не успел похоронить его, как в пьяном виде за карты сел играть. Ну и спустил все наследство, а затем бунт подговорил устроить Лукича. Ему и показали, как бунтовать. Сам-то он застрелился, а управляющего до смерти засекли. Я против вас ничего не имею, но барин приказал: «Из дома все вытащить и сжечь, чтоб ничто не напоминало о вашем роде». Вам человечка дать? Показать, где похоронили.
– Спасибо, я найду, но если возможно, баул оставлю, до вечера.
* * *
Ничего не изменилось: та же покосившаяся, вросшая в землю изба Митяя, с кое-где новой дранкой на крыше, и ее хозяин, что-то мастеривший во дворе.
