Кельвирея с помоста пристально оглядела базарную площадь, на которой уже собрались жители Махеллы, чтобы поглядеть на казнь. Людей было много, ведь сегодня должен был быть базарный день. Какое-то предчувствие подсказывало ей, что что-то идет не так. Было ощущение присутствия чего-то могущественного. Еще раз пробежала взглядом по лицам, но ничего странного не заметила – обычные крестьяне, да ремесленники. Торговцы в сторонке стоят, убыток считают.
– Видимо на солнце перегрелась – подумала девушка – Хорошо, что много народа, пусть видят, что Единый заповедал делать с нечистыми, пусть молятся, чтобы Единый был милостив к душе этой ведьмы. Благодарение Единому за солнечный сухой день, все быстро закончится. Пора начинать.
Быстрый взмах руки и два рослых стражника выволокли из повозки красивую молодую девушку и привязали к столбу. Ошейник, украшавший шею ведьмы, пристегнули к столбу цепью так высоко, что девушка не могла даже опустить голову, после чего воины споро обложили столб хворостом, полили маслом и встали между толпой и костром, положив руки на эфесы мечей. На помост взошел жрец, и Кельвирея заняла свое место чуть позади его левой руки. Гомон толпы стих. Жрец взял в руку горящий факел, прочистил горло и начал:
– Возлюбленные чада Единого, дорогие братья и сестры! Многие из вас прибыли сегодня на базар, дабы торговать и покупать, но сегодня торга не будет. Посмотрите на эту мерзавку, на эту нечистую ведьму, из-за которой нам пришлось отменить торг. Поганым языком своим Единого хаяла, мерзость, телесами своими мужчин в соблазн вводила. Ведовство и магия противны Единому ибо не от него ведьмы, колдуны и маги свою силу черпают, не по его промыслу свои дела мерзкие творят. Вина этой ведьмы доказана, добрые и благочестивые рабы Единого. И, как заповедал Единый в своей Книге книг, мы должны покарать нечестивицу, как можно скорее предав ее тело огню, а душу отправив Единому для суда божественного, ибо сказано в Книге «да сожжет огонь сосуд скверны, и да освободит и очистит душу от скверны». Единый суров и справедлив. Сказано в Книге книг, что «не нанесет ущерба огонь тому, кто душой чист». Ежели мы, рабы его, по скудоумию своему невинного человека казним, то убережет ее Единый от огня. А ежели нет, так виновна она, и в вечерней молитве просить нам надобно Единого о милосердии к ней, ибо так в Книге заповедано. Скажи, ведьма, раскаиваешься ли ты в деянии своем, просишь ли милости и снисхождения Единого?
Пребывавшая в полуобморочном состоянии ведьма ничего не ответила, лишь сверкнула глазами из под спутанных волос.
– Узрите чудо, братья и сестры. Хотела ведьма слова богохульные изречь, аль проклятие навести да Единый язык мерзавке отнял. А теперь, да возгорится пламя, да сгинет в нем мерзость богопротивная!
С этими словами жрец описал факелом круг – символ Единого, замахнулся для броска и… застыл. Кельвирея почувствовала какое-то касание и незримые узы сковали ее тело, не давая даже пошевелиться. И зрители стояли неподвижно. Все… кроме одного. Он открыл рот и над площадью зазвучал его насмешливый голос:
– Ну, здрасьте вам наше колдунское, честные люди. По лицам вижу, что не признали, значит богатым буду, хотя почему буду, я и так не бедствую. Итак, представлюсь. Я злой и страшный серый волк. Нет, шучу насчет волка, да и не злой я, когда сплю зубами к стенке, и не страшный, а очень даже симпатичный колдун Архахаар.
Колдун ходил вдоль помоста и продолжал вещать:
– Иду я такой молодой красивый и, таки, шо я тут вижу? Какие-то поцы, шоб им любви противоестественной до гроба, решили, что из детей нужно жарить шашлык. Ну ладно, насчет ребенка вы не в курсе, но ведь глаза-то есть, взяли тут и решили поджарить красивую девушку на открытом пламени? Вот приедет эмчеэс и будет долго ругаться по поводу костра в пожароопасном месте, да еще и протоколы напишет. Короче, нечего тут костры палить и ценный продукт изводить. Девку я забираю и поки-поки.
– Архахаар, проклятый кодун – мелькнуло в голове Кельвиреи – самый разыскиваемый инквизицией чернокнижник, имя которого гремит на весь Граи, чудовище, которым непослушных детей пугают. Единый, дай мне сил покарать нечистивца!
Колдун махнул рукой и факел в руках жреца потух, а путы, которыми была привязана ведьма, начали рваться. И одновременно Кельвирея почувствовала, что тело вновь послушно, черное колдовство потеряло над ней свою власть. Еще немного, и колдун сбежит, прихватив с собой ведьму. Меч за плечом, быстро достать невозможно, да и шорох лезвия привлечет внимание колдуна, зато ножны кинжала на поясе, надо рискнуть. Тренированное тело воительницы метнулось к так кстати отвернувшемуся от помоста колдуну, рукоять кинжала привычно легла в ладонь. Колдун подхватил тело ведьмы. Еще чуть-чуть, Единый, не дай ему сейчас исчезнуть! И она успела, левая рука легла на шею, а правая ударила кинжалом в печень колдуна. Но Единый отвернул свой лик от воительницы, кинжал остановился. Руку пронзила страшная боль, которая начала стремительно распространяться по телу, колдун удивленно вскрикнул «твою мать!» и мир взорвался болью.
Боль, весь мир состоит из боли. Боль накатывает подобно волнам. Порой боль ослабевает, чтоб через мгновение накатить с удвоенной силой. От боли невозможно ни убежать, ни защититься, Кельвирея тонет в реке боли. Сознание фиксирует какие-то бессмысленные отрывки. Падение тела, тело лежит на полу… боль… ее тело… пол теплый… боль… «твою мать»… боль… «девка решила в героев поиграть»… боль… «тыкать ножиком»… боль… «второй печени не имею»… боль… «броник восьмидесятого уровня попортила»… боль… «дитя, не слушай, дядя ругается»… боль… «что значит живая? не мешай дяде ругаться»… «невозможно»… боль… «любопытно»… легкое касание… дикая боль, боль намного превосходящая все, что было ранее… «ушастый реанимобиль»… и вдруг боль ушла, оставив после себя пустоту, абсолютную пустоту, абсолютное ничто.
Ничто дрогнуло под натиском медленно пробуждающегося сознания, подобно пузырям на воде всплывали мысли. Кто я? Я – Кальвирея, воительница Единого. Где я? Не знаю, я ничего не вижу и не слышу, последнее, что помню это теплый каменный пол. Но разве камень бывает теплый? Наверное, я не знаю. Как я здесь очутилась? Не знаю, последнее что помню, я убила колдуна… или не убила? Колдун Архахаар силен, он убил многих, многих сильных воинов, воителей, инквизиторов. Скорее он меня убил. Но тогда где я? На сады Единого это совсем не похоже. Неужели он настолько силен, что убитые им лишены посмертия в садах Единого?
– Кхе, кхе, извините что вмешиваюсь. Во первых, здрасьте вам наше колдунское. Во вторых, посмертие оно для мертвых, а ты живая, хотя и в неважной форме. В третьих, сейчас девочку родичам сдам, тебя разбужу и нормально поговорим. Пока же придется тебя посильнее усыпить, твой разум вряд ли выдержит, тут сейчас разговорчики начнутся, сопли радости и прочие обниманцы.
