Все события романа и имена героев вымышленные,
и если кому-то что-то вдруг покажется знакомым,
советую просто перекреститься и
трижды плюнуть через левое плечо.
Дождевая капля поблёскивала зеркальным боком. Готовясь свалиться вниз, она чувственно раздувалась, отражая окружающую серую действительность.
Москву захватил декабрьский дождь, который можно считать абсолютно заурядным явлением для средней полосы России. Иначе как объяснить неподдельное беспокойство в глазах дикторов центральных СМИ, когда в декабре они удивляются внезапному похолоданию, в январе кричат о трескучих морозах, а в феврале – о небывалых снегопадах, постоянно пугая народ всякими аномалиями. Будто мы находимся на широте тропиков, и для нас снег и морозы - невиданное событие. Возможно, словечко «аномалия», у ведущих просто любимое? Ведь с его помощью они умудряются удержать внимание весьма охочей до сенсаций и громких скандалов публики. Потому на смену «аномальным» метелям в феврале, к нам приходит «аномально» бурное таянье снега в апреле, затем Россию накрывают «аномальные» ливни в июне, а в июле совершенно внезапно нас изматывает «аномальная» жара. И в силу всего сказанного погода в Москве для начала зимы стояла вполне себе нормальная… дождливая…
В это самое время об аномальности своего положения размышлял дворовый кот. Пытаясь укрыться от вездесущей сырости под убогой скамеечкой, бедняга поджимал уши и недовольно жмурился.
Достаточно отяжелев, капля гаденько ухмыльнулась и, соскользнув с перекладины, угодила животине меж глаз. Разлетевшись мелкими брызгами, она язвительно хихикнула, а кот негодующе тряхнул головой. Мокрая макушка бедняги говорила, что капля уже не раз донимала его, но несмотря на её назойливость кот не пытался поменять насиженное место, а, продолжая хмуро щуриться, наблюдал за коварно подбирающейся к его лохматым лапам лужей.
Морда кота выглядела абсолютно несчастной, только его усы, не желая мириться с печальной участью, продолжали непокорно топорщиться. В голове бедолаги блуждали мысли о превратностях судьбы, смысле жизни и сущности бытия, о которых в былые времена он даже не задумывался. Ещё недавно он и представить себе не мог, что может оказаться, вот так, под скамейкой на улице, всеми забытый и никому не нужный. И теперь горько сожалея о прошлом сытом и безбедном существовании, кот тяжело вздыхал, насколько на то был способен кот.
Тремя днями раньше….
Разбухший от человеческих ресурсов, денежных потоков и непомерного тщеславия огромный город мирно спал. Только огни вездесущей рекламы продолжали сиять и, перемигиваясь, зазывать редких прохожих. Цепким клещом впившись в тело богатейшей страны, мегаполис высасывал с необъятных просторов финансовые соки и, концентрируя их в своём бездонном брюхе, обеспечивал особо избранным пресыщенное роскошью существование. Ну, а остальной обширной серой массе позволялось оставаться на плаву, и, вкалывая с утра до вечера, радоваться счастливой причастности к жизни в вожделенной столице.
За окном расположенной в престижном районе фешенебельной многоэтажки ещё ничто не говорило о зарождении нового дня. Продолжительность светлого времени суток продолжала сокращаться, что не способствовало своевременному пробуждению хозяина апартаментов на двадцать пятом этаже. В квартире, спроектированной и обставленной силой мысли продвинутого дизайнера, было ещё темно, когда на кухне вдруг зажёгся свет, а в спальне приятный женский голос произнёс:
- Феликс, дорогой, пора вставать. Милый, ты уже полежал пять минут, вставай. Ну же, Феликс! Вставай, любимый… - настойчиво, но нежно увещевал голос.
Мужчина около тридцати лет сладко потянулся:
- Всё, всё, встаю! – пробурчал он на заискивающее обращение женщины. - Да надоела уже! – воскликнул он и, протянув руку к пульту, отключил осточертевший будильник.
Усевшись на кровати, Феликс тряхнул головой и, избавившись от остатков сна, почти бодро вскочил на ноги. Привычно сделав небольшой комплекс упражнений, мужчина оправился в душ. После водных процедур, весело насвистывая, он пошагал на кухню, где его уже ожидала чашка кофе из кофемашины и горячие тосты, строго по программе и в назначенное время вылетевшие из тостера.
Следуя веянью научно-технического прогресса, хозяин квартиры отказался от постоянной прислуги, заменив её более «продвинутой», как он считал, системой «умный дом». Правда, избавиться от присутствия в доме посторонних Феликсу до конца не удалось поскольку кровать сама по себе заправляться не хотела, посуда не желала самостоятельно залезаазить в посудомоечную машину, а ужин сам по себе не готовился. Поэтому помощница по хозяйству к мужчине всё же наведывалась.
Легко перекусив (более плотный завтрак обычно дожидался его в очень приличной кафешке неподалёку от офиса), Феликс собрался на работу. Оглядев себя в зеркало, он остался доволен видом человека, взирающего в его карие глаза с другой стороны стекла.
- Разрешите представиться, - хозяин квартиры чуть поклонился двойнику и чётко произнёс: - Феликс Александрович Вяземский.
Ему безумно нравилось, как это звучит. Правда, имя данное ему по настоянию тогда ещё живой прабабки - идейной коммунистки, мало сочеталось с фамилией древнего русского рода, но, как считал Феликс, оно придавало ему дополнительного шарма. И когда после оглашения своей фамилии мужчина замечал в глазах собеседников завистливую заинтересованность, он чуть не мурлыкал от удовольствия. Во всём облике Вяземского сквозил племенной аристократизм, а к самой фамилии так и хотелось на французский манер добавить частицу «де», дабы подчеркнуть несомненное знатное происхождение её обладателя. Честно говоря, от древнего дворянского рода в родословную Феликса могла примешаться разве что кровь княжеского конюха, затащившего на сеновал дворовую девку, но подобный факт ничуть не смущал нашего героя. Несмотря ни на что мужчина считал себя выше остальной народной массы, поскольку он - коренной москвич! Аж в четвёртом поколении! А по маминой линии ещё и ленинградец. Та самая прабабка пламенная коммунистка являлась исконной петербурженкой, что вовсе поднимало Феликса на недосягаемую высоту над остальными простыми гражданами.
Подобный союз москвичей и ленинградцев был сродни заключению брака между двумя царскими фамилиями, который создавался в надежде на примирение сторон, что, впрочем, никогда не ограждало страны от конфликтов, а царственные дома от распрей. Вот и родственники Феликса по папиной и маминой линии испытывали друг к другу взаимную неприязнь, интеллигентно скрывая её под натянутыми улыбками. Но главным камнем преткновения между семьями оставался сам Феликс. Мальчика баловали как с одной, так и с другой стороны, что не мешало противоборствующим группировкам обвинять другу друга в неправильном воспитании ребёнка и устраивать споры, напоминающие поединки между Монтекки и Капулетти.
