Калигула! твой конь в сенате
Не мог сиять, сияя в злате:
Сияют добрые дела.
Державин[1]
Здесь собирается Римский Сенат. Все в огромном масштабе, все грандиозно, кроме людей.
Медленно и величественно, едва волоча ноги от важности, сходятся сенаторы к нынешнему торжественному заседанию. Наиболее важных и старых окружает толпа челяди, вольноотпущенников и рабов. Во множестве вьются льстецы. Всюду заглядывают с рассеянным видом, все слушают, все пробуют, все щупают какие-то скромные остролицые полусенаторы в гороховых хитонах. Солнце светит, погода прекрасная.
Один старый и важный патриций приветствует другого, такого же старого и важного.
– Привет тебе, достойнейший Публий.
– Привет тебе, Сципион, величайший из римских граждан, украшение Сената.
Кланяются и расходятся, валясь назад от гордости. Первый льстец шепчет на ухо первому сенатору:
– И чтобы у такого вора и мошенника и такая свита!
Второй льстец также шепчет второму:
– И чтобы у такого казнокрада, прелюбодея и стервеца – и такая свита.
Оба, каждый на своем месте, отчаянно потрясают головами, выражая гражданскую скорбь.
Здороваются несколько сравнительно молодых сенаторов, собираются в кружок.
Первый. Здравствуй, Клавдий. Второй. Здравствуй, Марк.
Третий. Что с тобою, Марк? Вчера твое лицо наполовину не было так широко, как сегодня.
Марк. Меня насилу разбудили. (Хрипло откашливается.) За какой глупостью нас созвали? Голова трещит.
Четвертый. Тише!
Второй. Какое-то очень важное дело. Мне так сказал посланец. Цезарь…
Четвертый. Тише! Тебе чего здесь надо?
Полусенатор. Мне? Решительно ничего. Вот странно, ей-Богу. Я просто так.
Марк (угрожающе). Так?
Полусенатор. Какие колонны! Какие арки! А портики-то? Это не портик, а…
Четвертый. Все рассмотрел?
Полусенатор(поспешно). Благодарю вас, все. (Отходит.) Ах, какая замечательная архитектура!..
Марк (хрипло). Презренное ремесло! Вот я его поймаю как-нибудь возле Капитолия…
Пятый (здороваясь, взволнованно). Вы слыхали?
Голоса. Нет. Что?
– Что такое?
– Говори, Агриппа.
Агриппа. Я просто не понимаю, куда мы идем. Это Плутон знает, что такое. У нас хотят укоротить тогу[2].
Четвертый. Не может быть! Укоротить?
Агриппа. На целый локоть или два: одним словом – выше колен. Нет, вы понимаете – какие же мы будем после этого римляне?
Все поражены.
Марк (вздыхая). Здорово!
Агриппа. И хотят, чтобы мы сами проголосовали это – нет, вы понимаете!
Марк (вздыхая). Здорово. А ничего не поделаешь, отрежут.
Четвертый. Не отрежут!
Марк (мрачно). Так укоротят, что мое почтение.
Агриппа. Нет, не укоротят. Мы свободные граждане, а не рабы.
Второй. Никто не смеет коснуться Римского Сената!
Агриппа. А если резать, пусть отрежут вместе с ногами. Если мой предок, Муций Сцевола, сумел пожертвовать рукой, то я…
Третий. Ты больше пьешь и лежишь, Марк, чем ходишь, – зачем тебе ноги? А вот каково мне!
Марк. Тебе хорошо, Агриппа, у тебя все ноги в мозолях, тебе будет легче, а каково мне?
Все мрачно задумались. Сопровождаемые толпой челяди, встречаются и здороваются два важных сенатора.
Марк. Нет, как можно без ног! Не хочу я без ног! (Обращается к важному сенатору.) Привет тебе, великий, Тит! Не слыхал ли ты чего о новой воле нашего божественного, нашего…
Тит. Слыхал. Здравствуйте. Вчера я был у цезаря… но какая это голова, какой светлый ум!
Все. О, еще бы, голова!
Второй важный сенатор(завидуя первому). Я тоже был у цезаря. Меня он звал. Но какое вино! Меня выносили пять рабов, так я был тяжел!
Тит. А меня несли шестеро, не понимаю, что здесь такого? (Марку.) Когда ты бываешь пьян, тебя сколько рабов несут домой?
Марк (нехотя). Двенадцать. Но скажи на милость, Тит, ты не слыхал, чтоб великий цезарь божественный Калигула выразил пожелание укоротить нашу тогу?
Тит. Тогу?
Второй важный сенатор. Укоротить?
Оба снисходительно смеются.
Тит. Какое ему дело до нашей тоги?
Второй важный сенатор. Какие пустяки!
Агриппа. Но почему же такое торжественное собрание? Мне сказали, что посланец отправлен даже за теми, кто живет в загородных виллах, в Альбано[3]. Ты видишь, сколько уже собралось. А мы так обеспокоились…
Тит. Пустяки! Цезарь хочет устроить ряд особенно пышных празднеств…
Радостное движение и возгласы.
Ну да, да – и ему нужны, вы понимаете, деньги. (Смеется, потирая сухими пальцами.) Келькшоз даржан[4]!
Агриппа (радостно). Кредиты? Ну, это другое дело.
Все. Это другое дело.
Марк. Этого сколько угодно! Главное, чтобы ноги.
Четвертый. Даже история признала, что «хлеба и зрелищ»… вообще этот принцип… одним словом (запутывается). Я даже не понимаю, о чем тут… Тише!
Второй полусенатор. Нет, я ничего, я так. Мне послышалось, что тут анекдот рассказывают, а я, знаете, люблю это сальце. Хе-хе. Скоромненькое!
Тит (благосклонно). А, это ты! Ну, здравствуй, бестия, здравствуй. Отчего не заходишь? Посидели бы, поболтали.
Полусенатор. Да все некогда, почтеннейший мой благодетель. Столько забот, что воистину голова кругом идет…
Все остальные почтительно отодвинулись.
Тит. Заходи, заходи.
Полусенатор. За долг почту, благодетель, у меня такие есть новости, что… (Наклоняясь.) А ты не слыхал, о чем они тут? Этот Агриппа давно у меня на следу.
Тит. Ну и дурак же ты, братец. Раз я тут, так о чем они могут, а? Пойдем. Вчера цезарь и спрашивает меня…
Уходят. Остальные возвращаются на свое место.
Марк. Даром только напугали! Беспокойный ты человек, Агриппа.
Второй. А это хорошо, что празднества! Чернь что-то беспокойна. Вчера мои рабы палками прочищали мне дорогу.
Агриппа. Я сам, брат, доволен. Тише – идет Марцелл.
Голоса. Марцелл!
– Однако и его призвали!
– Нет, это что-то важное.
Марк. Я его боюсь. Вдруг возьмет и скажет: ну и подлец же ты, Марк, – что я ему отвечу? Ведь правда.
Агриппа. Не много таких осталось.
Все почтительно приветствуют Марцелла. Тот останавливается.
Марцелл. Привет, друзья. Вы не знаете, зачем нас сегодня призвали? Весь Рим шумит о нынешнем собрании. Не новая ли война с Галлией?
Агриппа. Где ты уже стяжал однажды такие лавры, великий Марцелл, – о, нет! Говорят, что ожидаются большие празднества и нужны деньги.
Марцелл. А!
Глухой и полуслепой сенатор. А я всегда голосую за. А? Что? Ну да. Раз я глухой, как же я могу голосовать против? Ну да. Что ты говоришь? Говори, что хочешь, я все равно ничего не слышу. Это не ты, Марцелл, что-то я плохо вижу. Мы вместе были в Галлии, я Антоний, помнишь?
Марцелл. Я Марцелл, но ты уже не Антоний. (Уходит.)
Глухой. Что он? Ну и не надо. Говори что хочешь, я все равно ничего не слышу. Пойду с другими поговорить. (При общем смехе уходит и вмешивается в чей-то разговор.)
Сенаторы почти все в сборе, разбились на группы. К нашей группе подходит донельзя взволнованный, круглый, как шар, сенатор Менений. Не может говорить, задыхается, машет руками.
