Искусство, которое не для масс
1
Что такое искусство? Глоток чистой воды для жаждущего. Маяк для блуждающего во тьме.
Искусство создается теми, кто причастен к высшим состояниям, и поддерживает тех, кто стремится к этим состояниям. Остальным оно непонятно и бесполезно. Искусство не для народа, не для масс.
Великое искусство прошлого – это сокровищница запечатленных прорывов в неведомое, в нем мерцают отсветы сакрального. Оно светит ровным и ярким светом освободившемуся и – прерывистым, конвульсивным – вырывающемуся из тьмы. Оно расплавляет застывшие формы старого опыта, шаблоны старых состояний.
Оно – снаряд, разбивающий стереотипы, огонь, испепеляющий инерцию, нить, связывающая времена и цивилизации с духовной вертикалью.
Оно – победа формального над феноменальным. Такое искусство несет в себе весть о транссубъективном мире.
Субъективное искусство стерильно и сфабриковано для массового употребления.
Субъективное искусство отливается из замеса старого опыта и порождает феноменальных роботов, олицетворяющих систему духовного рабства. Субъективное искусство – это трясина, в которой гибнут попавшие в нее. Опустошительный ветер пустыни для тех, кто в пути.
У субъективного искусства нет сверхзадачи. Оно предсказуемо и горизонтально. Оно несет в себе флюиды психической истощенности и болезни. Оно не воскрешает, не будит и не тревожит. Оно загоняет мертвецов в гроб и заколачивает его гвоздями. Оно дает мертвым образы и идеи, оправдывающие их состояние.
Художник должен «родиться на Небе», которое за Я, и войти в мир, который в нас и перед нами. И тогда возникает великое искусство, которое не для масс.
2
«Любой, кто пытается мыслить честно, должен признать недостоверность какой бы то ни было метафизической позиции, в том числе недостоверность всех вероисповеданий», – писал в 30-х годах прошлого столетия молодой Карл-Густав Юнг.
Одновременно он утверждал: «Есть и всегда были люди, которые не могли удержаться от интуитивного понимания того, что мир и переживание мира имеют одну и ту же природу и отражают что-то такое, что скрыто в глубинах самого субъекта, в его собственной транссубъективной действительности».
На растяжке между этими двумя утверждениями запечатлен итоговый опыт Западной цивилизации. «Да, любая метафизика недостоверна…», но – «есть и всегда были люди, которые не могли удержаться от интуитивного понимания…». Недостоверно все, о чем свидетельствует мир перед нами и его переживание в нашем субъективном опыте, однако в «транссубъективных» глубинах субъекта есть «что-то такое», что не от мира сего, но что отражается в нашем переживании мира, а следовательно, и в мире.
Итак, с одной стороны «транссубъективная действительность», или Небо, которое за нами, с другой – феноменальный мир, платоновская пещера, которая в нас и перед нами. Между ними – человеческое Я, щель, через которую свет проникает в пещеру.
Небо – это то, о чем человек не может иметь достоверного и надежного представления. Это пространство приоткрывается в редчайшие счастливые мгновения на глубочайших глубинах нашего за-личностного пространства через язык мифов, символов и метафор. С другой стороны, всем нам дан мир «субъективных» переживаний и мир «объективного» опыта. Это иллюзорный мир теней, христианская юдоль скорби, откуда рвется человеческая душа, устремленная в «транссубъективное», небесное.
3
С одной стороны, непостижимое Небо, которое за нами, с другой – феноменальный мир, который в нас и перед нами. А между ними Я – призма и щель, неуловимый центр.
Транссубъективный Луч достигает призмы Я и, преломившись в ней, разделяется на два луча: субъективный и объективный, психический и физический. Эти два плана и составляют нашу среду обитания.
Эти два плана, «мир и переживание мира, имеют одну и ту же природу и отражают что-то, что скрыто в глубинах самого субъекта, в его собственной транссубъективной действительности», – пишет Юнг.
По ту сторону Я, в таинственной глубине, куда не может заглянуть глаз человеческого разума, находится область, где нет форм, где формы только рождаются. Отсюда через щель, через искажающую их призму Я, они проникают в нашу психофизическую вселенную. Здесь они подвергаются безжалостной цензуре в целях согласования нового опыта с накопленным прежним.
«Мир и переживание мира, – утверждает Карл Юнг, – отражают что-то, что скрыто в глубинах самого субъекта, в его собственной транссубъективной действительности».
Мир индивидуума есть проекция луча, бьющего из области «за умом», «за Я» и «за субъектом» – из области высших состояний. Восточная традиция знает эти состояния. Запад их знал, но забыл. Религии предлагают нам свои расшифровки «транссубъективного». Мистика дает нам опыт высоких состояний. То же делает художественное творчество в своих высочайших достижениях. В нем мы находим отсветы сакрального. Но это искусство не для всех, для большинства оно бессмысленно или просто не существует.
4
Запад сделал акцент на человеческой личности, на ее свободе и разуме. На Востоке личность не заслоняет собой вечного, сверхразумного и фатального. Поэтому на Востоке нет личностного Бога наподобие Иеговы, Аллаха или Иисуса. Там боги перетекают один в другого и образуют ансамбли как в случае индуистского Тримурти: Брама-Шива-Вишну.
Личностный Бог репрезентирует Я, или Щель между сакральной Реальностью и пещерой феноменального мира. Здесь происходит преломление (и искажение) Реальности, здесь Луч Творения обнаруживает себя в многообразии тварного мира. Великие религии и мистические учения, пробиваясь через Узкое Горлышко Я, возвращают нас не к личностному Богу, а к за-личностной Реальности, к Небу.
Так же как великие религии и мистические учения, подлинное искусство основано на вне-пещерном, сакральном, за-личностном опыте. Подлинное искусство причастно к этому опыту и репрезентирует его в мире феноменов. Однако сакральный опыт невозможно вместить в рамки субъективных интерпретаций. Его невозможно адекватно «понять» и «объяснить» в человеческих понятиях и образах. На него может только намекнуть тот, кто имел этот опыт, и намек может услышать только тот, у кого есть «глаза» и «уши».
Такое искусство предполагает создание художником особого языка символов и метафор. Это язык пластических форм, проистекающих из Реального и тонко соотносящихся с опытом феноменального, с историей и культурой.
Этот язык ничего не говорит потребителю массового искусства. Сниженный до уровня эмблем, он может войти в культурный и даже религиозный обиход того или иного времени, но тогда это уже язык товарного обмена, язык потребительского искусства, не имеющий коррелятов в за-личностном луче. Искусство не подлежит товарному обмену.
