Вместо предисловия.
Конфликты подлинные, фиктивные и мнимые
Я принадлежу (не представляю!) к поколению тех отечественных конфликтологов, которые начали работать в этой сфере еще тогда, когда в стране «не было» не только конфликтов, но и секса, и протоколов пакта Молотова – Риббентропа.
Неудивительно, что и сегодня становление конфликтологии как отрасли науки в России все еще продолжается. Конечно, нельзя не отметить отдельных удач отдельных авторов или авторских коллективов, в том числе и собранных ad hoc. Тем не менее, для общего массива отечественных публикаций по проблемам изучения конфликта все еще характерна отчетливо выраженная «детская болезнь». Один из её симптомов – некритическое заимствование из-за рубежа теоретико-методологических установок и концептуальных теоретических представлений. Подчеркну: речь идет не о перенимании и применении в отечественной конфликтологии современного понятийного аппарата или конкретных (например, математических) методов и методик изучения конфликтов. Тем более не об использовании зарубежного опыта моделирования или имитации тех или иных конфликтов в ходе учебного процесса, а о попытках укоренить на отечественной почве теоретические конструкции, не имеющие реального онтологического содержания. В итоге, не утруждая себя выработкой понимания того, как, отчего и почему тот или иной концепт появился в условиях, которых в России нет, в рамках каких теоретических построений он может и должен быть верифицирован, какую смысловую и политическую нагрузку он несет – многие отечественные исследователи конфликтов погрузились в мир зарубежных фикций.
Ни в коей мере не умаляю эвристического и практического значения использования в науке заранее определенных и конвенционально закрепленных «мнимостей». Среди них: не существующие в реальности «идеально-черное тело», «несжимаемая жидкость» или «дьяволы Максвелла». Более того: полагаю целесообразным напомнить о том громадном вкладе в науку, который внесли астрологи, алхимики, хироманты и жрецы давно позабытых богов, не только создав для нее реальную фактологическую базу, но и многие до сих пор широко используемые инструменты научных исследований.
Все это следует отличать от квазинаучных фикций. Среди их создателей первое место, безусловно, принадлежит изобретателям вечного двигателя. Наряду с ним вошли в историю: пшеница, «развившаяся» из ржи, синица, вылупившаяся из яйца кукушки и многие другие активно пропагандируемые «достижения» Т. Лысенко и прочих «петриков». Увы! Они входят в историю, попортив кровь (бывает, что и погубив) многих ученых.
Введя различение между «мнимыми» и «фиктивными» результатами труда исследователей, попытаюсь, никого не обидев, а по возможности и не назвав, обратиться к работам тех, кто стремится внести свой вклад в отечественную конфликтологию, бездумно повторяя чужие суждения. Их усилия посвящены исследованию и популяризации «новых» фикций. Среди этих фиктивных конфликтов назову: «асимметричные конфликты», «конфликты новых акторов мировой политики», «международные конфликты нового поколения». Появление целого ряда трудов, посвященных исследованию всего этого (и даже учебников, эти труды пересказывающих и обобщающих), не отменяет того факта, что ни одного симметричного конфликта со времен Каина и Авеля (допустим, что они были однояйцевыми близнецами) как не было, так и нет, да и конфликт между ними никак нельзя считать международным. До сих пор пока нет и «нового» (или хотя бы молодого и свежего, в возрасте менее 2-3 веков) актора международных отношений. Конфликты между ними ничуть не новее их самих. Что же касается международно-политических «конфликтов нового поколения», в которых якобы лишь недавно стали сочетаться интересы государств и негосударственных участников международных конфликтов или внутриполитические и внешнеполитические составляющие, то это поколение конфликтов живет и здравствует, по крайней мере, в европейской цивилизации, уже со времен античной Греции и Древнего Рима.
Как это не раз случалось в истории человеческого познания, изучение несуществующего оказалось очень полезным для совершенствования техники исследования, обучения и роста статуса самих исследователей. Желающие могут легко припомнить публикации соответствующих работ, в том числе и «новизну» кандидатских и докторских диссертаций их авторов. Неслучайно в ходе обсуждения этой «новизны» было предложено различать: «новое для автора» и «новое для истории».
Соглашаясь с этим «в принципе», полагаю, что такое предложение вряд ли будет поддержано и реализовано приверженцами зарубежных «новаций». Заимствуя за рубежом подобные (и многие другие) концепты, им было бы полезно учитывать, что наука, многие десятилетия развивающаяся в условиях доминирования грантовой системы финансирования и погони за ростом рейтинга, не может не быть ориентирована на поиск бьющей в глаза терминологической «новизны». С её помощью проще всего подчеркнуть вклад «новатора» в науку. Конечно, это явление в какой-то мере было присуще и советской науке, планово финансируемой из госбюджета. Ей также была свойственна борьба за формальную новизну, помогающую увеличивать объемы финансирования, занимать господствующие позиции в ведущих научных учреждениях, отстаивать престиж данного исследовательского коллектива и удовлетворять не только личное самолюбие учёного, но и его насущные базовые потребности. Необходимое в тех условиях признание и одобрение «сверху» нового в науке не препятствовало, а в значительной мере способствовало рептильности и сервильности советского обществоведения. Именно «первой в истории» советской теорией бесконфликтности было вызвано и появление конфликтологического провала в нашем изучении «диалектики общественного развития». Сегодня, несмотря на активно декларируемую идейно-политическую несовместимость с «Западом», многие отечественные специалисты заимствуют, «национализируют» теоретические концепты и конструкции из-за рубежа, прежде всего из США.
Понятно, что американская наука является частью не только мировой, но и американской культуры. Не подозревая американских ученых в исторической безграмотности, предполагаю, что понятие «новизна» имеет для них несколько иное, чем для нас, как европейцев и россиян, содержание. В этой связи ограничусь напоминанием общеизвестного: в Италии собор XVI века иронично, но в общем архитектурном контексте совершенно справедливо называют «новоделом», а в некоторых русских городах часть жилого фонда (увы!) старше, чем государственность США, возникшая, как известно, не далее чем в конце 18 века (1776 г.), спустя десятилетия после основания Санкт-Петербурга (1703 г.) или Московского Университета (1755 г.).
